— А тебе новиком по осени на службу ехать, — осадил его дед. — Почитай, лишний год дома отсиделся. Люди вскоре смеяться будут, коли до шестнадцати у мамкиного подола досидишь.
— Мы с Олежкой…
— Нет, — сразу ответил ему Еремей. — Большой ценности в твоём дружке как в воине нету, а вот управляющий из него выйдет отменный. Но раз Григорий переходит в дети боярские, то и Олежку не следует оставлять в холопах. Чую, что наш юнец будет птицей высокого полёта, а раз так, то следует помочь ему расправить крылья.
— Гришка не признал его сыном, — надувшись, сопротивлялся боярич, не желая расставаться с товарищем по играм. А Дуня поняла, что отец с дедом собираются вытягивать Олежку в люди. Для этого хотят перевести в другое сословие Гришаню.
— Признает, — усмехнулся боярин. — У него две дочки родились и негоже сынами разбрасываться. Лада поймёт, она жёнка с разумением. Она и сейчас ладит с Олежкой. А ты, — дед грозно посмотрел на внука, — запомни: бог не любит жадных.
— Я не жадный, я…
— Цыц! Я всё сказал, а коли ты не понял, то жизнь тебя будет учить, пока не поймешь.
Ванюшка набычился, но больше возражать не стал, а вот все остальные прониклись дедовым наставлением. Евдокия даже решила, что есть в нём нечто предсказательное и навеяло это недавняя речь Балашёва.
Она на всякий случай помолилась за брата, а потом и за помогшего ей служилого, подумав, что вдруг и правда его бог ведёт. Тогда хорошо бы знать заранее, куда и каким образом, чтобы не пропустить знаки.
Но надолго фаталистичного настроения Евдокии не хватило. Ничего знакового она не увидела, а вот дел было по горло.
Интерлюдия
Боярин Матвей Никитич опасливо косился на своего князя, застывшего после прочтения новостей из Москвы. Кто другой обманулся бы повисшей тишиной и безмятежно начал бы расспросы, а Матвей Никитич на всякий случай отошёл к двери.
— Гниды, — просипел Юрий Васильевич, — до девчонки добрались, поганые душонки!
Гнев душил князя, рюриковская кровь бурлила, но нажитой опыт холодил взбунтовавшиеся эмоции и призывал к рациональным действиям.
— Что пятишься, Матвей? Думаешь, в неистовство впаду, как в бою?
— Да уж больно лик твой сейчас страшен, — вздохнул боярин, понимая, что боевого безумия, когда князь станет крушить всех вокруг, не будет.
— На, почитай! — князь бросил конверт с отштампованным зайкой на стол. — Только не помни, — обеспокоенно рыкнул он, увидев, как толстые пальцы боярина небрежно схватили бумажный кармашек.
Матвей Никитич со всей осторожностью вытащил письмо из новомодного московского конверта и завистливо вздохнул. У князя хранилась внушительная стопка подобных кармашков и наверняка была собрана полная коллекция зверюшек. Боярин же поздно узнал, что каждая партия вестовых кармашков отштамповывается с рисунков боярышни Евдокии Вячеславны и неповторима. Но главное, эти картинки имеют ценность среди чудиков. Признаться, он тоже увлекся их сбором и в минуты затишья подолгу разглядывал их. Уж больно забавными и необычными были изображения. Дочка каждую зверушку перерисовала себе в тетрадь, увеличивала в размере и вышивала на полотенчиках.
— Ну, что скажешь? — нетерпеливо спросил князь.
— А чего тут сказать? Замуж ей надо и вся недолга!
— Ты! — взбеленился Юрий Васильевич, но боярин торопливо пояснил свою мысль:
— Уж мы-то всяко не позволили бы такому случиться.
Князь пытливо посмотрел на своего боярина, хмыкнул:
— И то верно.
Матвей Никитич незаметно выдохнул. Боярышню он знал и одобрял её в качестве жены князя. А то, что она запала в душу Юрия, всем было известно. Но ранее о возможности жениться князю даже подумать было нельзя, но всё течёт, всё меняется, и теперь можно испросить у царя разрешение на брак. И пусть Доронина не родовита, зато её слово в царской семье всегда слышат.
— Позови-ка ко мне Вихрю, — велел князь. — Помню, у него в одном из десятков братья служили, что умели к любому тихо подобраться.
— Агафон и Лука, — встрепенулся боярин. — Агафон сам стал десятником, а Лука при нём.
— Добро, — кивнул князь, а сам уже думал, как составит разговор с братом о том, чтобы он снял с него бремя клятвы об одиночестве. Но прежде всего надо было позаботиться о безопасности Евдокии. Агафон с Лукой должны стать её незримыми тенями.
— Матвей! — окрикнул Юрий боярина. — Завтра в Москву по-тихому едем. Вели людей подходящих собрать.
— А? Ага! Княже, ты простым служилым нарядишься?
— Нет, то сейчас не к месту, — мотнул головой Юрий, хотя ему понравилось переодеваться и неузнанным бродить по городу, сидеть в кабаке, слушать людей. — Повседневную одежу вели приготовить. Поедем быстро и в Москве незаметными останемся.