Дуня же только горько вздыхала, слушая как бояре выясняют какая была мода на шубки в прошлом году. Ей даже показалось, что они вновь насмешничают, потому что несмотря на все ее усилия мода оставалась заключена в оковы традиций и символизма. Менялись только застежки, цвет меховой опушки и наличие или отсутствие валяных украшений. Но нет, бояре были серьёзны.
А вообще, они радовались: доходы от экспортной торговли росли, как на дрожжах. Мастерские во всех крупных городах продолжали множиться и ширится, создавая рабочие места и повышая уровень жизни, а вместе с этим подстегивалась востребованность в сырье, и его заготовка уже не стоила копейки.
Договор Ивана Васильевича с Людовиком против ганзейского торгового союза, пошёл на пользу обеим странам.
Помимо торговли сегодня в Думе должны были обсудить городские выгребные ямы. Так получилось, что теперь ямы стали источником селитры, удобрения, червяков, тепла и вони, которую розмыслы культурно назвали газом. Людям стало казаться, что они отдают золотарям немыслимо ценный продукт и хотели получить с этого поблажки в налогах. Вопрос смешной, но набирающий силу. К сожалению, слухи о червяках, дармовом тепле и выходящем наружу газе были сильно преувеличены. Впрочем, размножение червяков все же грозило выйти на окупаемость, поскольку их с удовольствием ела домашняя птица, а вот выделяющееся тепло при брожении и газ — это перспектива.
Остальные вопросы будут заслушаны в Думе впервые. Евдокия видела в приёмной воевод, держащих города на границе с Литовским княжеством. Они наверняка попросят усилить укрепления.
А ещё она видела псковичей с новгородцами, надеющихся урезать аппетиты Ливонии при помощи царского войска. В далеком будущем боярышня даже не подозревала, что многие земли Ливонии начали осваивать русские князья, и если бы они не пустили туда монахов для миссионерской деятельности, то продолжили бы это делать.
Заседание Думы началось.
Евдокия слушала и помечала темы, которые пойдут в новостные листки. Одновременно рисовала бояр в виде зверюшек. Не без удовольствия она изобразила Протасьича в виде старого барсука, Кошкина вальяжным котом, Плещеева кабаном… Все эти зарисовки будут отпечатаны на почтовых конвертах, кои стали пользоваться огромным спросом. Евдокия млела от удовольствия, зная, что благодаря ей зародилось общество ценителей прекрасного в бытовых вещах. Можно сказать первые филателисты!
— Перерыв! — объявил глашатай, и девушка встрепенулась.
В палаты вошли царицыны слуги, внесли столы и поставили их вдоль стены, после принесли закуски. Бояре оживились, потянулись к угощению, устроенному наподобие фуршета. Старый Протасьич ворчал, что ему не дойти до стола и вот раньше ему больше нравилось. Евдокия вздыхала, набирала на поднос закуски и приносила их ему в руки. Еремей Профыч ругался, но Протасьич был из старого княжьего рода и умаления чести для Дуни не было.
— Продолжаем работу! — призвал всех к порядку распорядитель.
— Вздремнуть бы сейчас, — начались привычные сетования.
— Бояре, не спать! — весело объявил Иван Васильевич, входя в палаты.
Евдокия украдкой зевнула и в который раз бросила взгляд на окно. Его бы открыть и проветрить, но оно не открывается. Она подготовила чистый лист для новых записей и вновь зевнула, а потом ещё раз.
— Ты можешь идти отдохнуть, — ласково обратился к ней Иван Васильевич и Дуня зажала себе рот рукой, изображая преданный взгляд.
Её этой мнимой ласковостью уже давно не обмануть. Несмотря на сто тыщ раз доказанную ею полезность, царь не упускал случая проверить её стойкость. Евдокия подозревала, что ему нравится дразнить её, но этим грешили все бояре, так что она уж привычная.
Бояре на её креслице выливали клей, подпиливали ножку, на столике оставляли зазубрины, а однажды подложили тухлое яйцо, но этого шутника потом сами же посохами побили. И вот устроят они диверсию и смотрят, что она будет делать. Весело им*! Особенно им нравилось, когда она ругалась, что они как дети малые. Тогда все начинали хохотать…
— Бояре! Шлём посольство к Стефану иль нет? Пора уж решить, а то на зиму мы наметили поход в Ливонию и хорошо бы его возглавить царевичу.
— Царевичу должно остаться! Вот родит сына и пущай едет куда хошь, а пока что пусть под нашим доглядом правит. Ты же езжай воевать, царь-батюшка. Тебя мы отпускаем!
Иван Васильевич хмыкнул и подал знак распорядителю. Тот вышел из палат пригласить кого-то, а царь повторил свой вопрос: