— Давай, но этим же не будешь заниматься всё время, а его у нас слишком много.
— А ты придумывай поучительные сказки. У тебя это хорошо получается.
— Сказки? Пожалуй, но не сейчас, — Дуня потянулась, размялась, а после озорно посмотрела на бабушку и спросила: — Бабуль, а ты ведь ни разу не слышала, как я играю на лютне или флейте!
— Откуда ж? — улыбнулась монахиня и с лёгкой мечтательной улыбкой на устах добавила: — Когда-то и я играла на лютне…
— Правда? А давай попробуем вместе сыграть? Я на флейте, ты на лютне. У меня всё с собой есть, надо только принести сюда.
Через полчаса бабушка с внучкой приступили к музыкальной разминке и к ним в комнату потянулись женщины. Им тоже было скучно. Несмотря на то, что они считались слугами, их статус был довольно высок. Не боярыни, конечно, но из родовитых служилых семей, и в поездку отбирались лучшие.
Евдокия кивком головы показала, чтобы жёнки рассаживались куда придётся, а сама наиграла простенькую мелодию, которую попыталась подхватить Аграфена. Дуня, видя, что пальцы бабушки не так подвижны, как ее посоветовала:
— Бабуль, ты не повторяй, а дополняй меня легкими штрихами.
— Боярышня, давай я помогу, — неожиданно предложила одна из жёнок и начала ритмично постукивать по столу.
Дуня одобрительно кивнула, потом посмотрела на остальных оживившихся жёнок. Одна из них сразу же пояснила, что Мария Борисовна отобрала только тех, кто помимо ухода за маленькой невестой царевича смог бы развлечь её пением, музыкой или ладным сказом о будущей родине. Услышав это, Евдокия решила создать оркестр.
— Несите сюда свои музыкальные инструменты! — воодушевленно велела она.
Вскоре к лютне и флейте добавили ещё одну флейту с более глубоким звучанием, гудок, гусли и ряд бронзовых пластин.
— А это что? — удивилась Евдокия. Она взяла одну из пластин, постучала по ней ногтем, но звук не извлекла.
— Это било, боярышня, — ответила ей та женка, что отстукивала ритм на столе. — Сейчас я соберу все в рамку, и ты сама увидишь.
Женщина быстро поставила рамку, подвесила на нее пластинки и легкими ударными движениями коснулась их молоточком. Раздался приятный мелодичный звон. Евдокии это напомнило ксилофон, и она напела мелодию из «Подмосковных вечеров». Жёнка моментально подхватила её.
— Напомни, как тебя звать?
— Батюшка Надеждою назвал, боярышня, — поднявшись и отвесив поклон, представилась музыкантша.
— Да, точно, — кивнула Евдокия и посмотрела на остальных. Жёнки по очереди поднимались и называли свои имена. В дороге Дуня успела запомнить их лица и больше не путалась. А ту, что выносила поганое ведро, боярышня знала с первого дня. Арина оказалась певуньей и сейчас скромно присела на край большого сундука, стараясь ничего не упустить.
— Боярышня, а что за песня, которую ты мне напела? — спросила Надежда про мелодию из «Подмосковных вечеров».
— Забудь! — отмахнулась Евдокия. — Она нам ни к чему. Давайте разучим что-то более… — подыскивая слово, боярышня помахала руками, — …более напряженное, тягучее и проникновенное.
Жёнки переглянулись, а Евдокия держала в голове сказку Пушкина о Золотом Петушке и именно к ней подбирала музыку. Повторять Римского-Корсакова она даже не думала, а вот дилетантски напеть мелодию из известных фильмов могла, и первой выбрала музыку из вампирского «от заката до рассвета». Конечно, без слов мелодия много потеряла, но звучала достаточно чуждо для этого времени.
— Чудно, боярышня! Аж мурашки по коже бегут, — воскликнула Надежда, и остальные её поддержали.
Евдокия была уверена, что музыкальная активность женщин вскоре вызовет множество вопросов у мужей, но внизу так шумели, что никто ничего не слышал. Это было даже обидно, но дружина Юрия Васильевича все ещё продолжала знакомиться с дружиной царевича, а вместе они приглядывались к воинам Казимира.
Во дворе шумели обозники, ржали лошади, перекрикивались работники постоялого двора, а на второй этаж никому ходу не было из-за нахождения там женщин, так что никто не догадывался, чем они заняты.
С этого дня Евдокия разговаривала с бабушкой на разных языках, записывала сказки, мурлыкала мелодии, чтобы после воссоздать их вместе с жёнками. И не замечала за собой боярышня, что постоянно поглядывает в окошко домика, ища взглядом Юрия Васильевича.
— Ну чего ты высматриваешь? — не выдержала Аграфена.
— Ничего… я просто так…
— Вот и я говорю, что ничего не видно, а ты липнешь к стеклу, сопли вешаешь, — покачала головой монахиня.
— Ба, а может мне тоже в монастырь пойти? Меня ведь звали…