Во второй раз получилось лучше. Музыка звучала увереннее, и песня уже не так выбивала из колеи. Но всё равно Евдокия исполнила её в третий раз, и только тогда все успокоились. На лицах каждого играла улыбка, а в головах засели «бум-бум ла-ла, хорошая песенка».
— Не ожидал, — улыбаясь, произнёс Стефан. — Давненько я так приятно не удивлялся. Моё сердце поёт с тобой, — прижав руку к груди, очень серьёзно сказал он, заслужив тревожный взгляд жены. Но господарь выразил именно то, что чувствовал. Ему отрадно было видеть хохочущую и танцующую дочь, слышать что-то новое и быть увлечённым песней. Была бы жива его любимая Евдокия Олельковна, то он с большим удовольствием пустился бы с ней в пляс.
Дуня вежливо склонила голову, а господарь благосклонно кивнул человеку, сунувшему ему в руку крохотные золотые сережки с драгоценным камешком.
— Прими от меня дар, боярышня, — Стефан раскрыл ладонь, показывая серьги.
Евдокия подошла, приняла подарок и вновь поклонилась, выражая свою благодарность. Надеть сразу она их не могла, потому что девушкам нескромно было носить золото, но дар был действительно ценным. Неважно, что семья Дорониных могла с лёгкостью позволить себе десяток подобных украшений, а князь Воротынский недавно подарил увесистый золотой обруч. Главное было в дарителе. Все это понимали и смотрели с завистью.
— Задорная песенка боярышни привлекла к нам солнце! — громко возвестил Стефан и только сейчас все обратили внимания, что сквозь узкие окна вовсю лился свет.
Слюда, а кое-где окна были закрыты плотной бумагой и пропускали свет нехотя, но сейчас всем казалось, что солнце не видит преград.
— Объявляю начало рыцарских состязаний!
Евдокия с тревогой взглянула на царевича, но он равнодушно отнёсся к возможности прихвастнуть воинским искусством. Боярышня выдохнула. Все вдруг потеряли к ней интерес, и она могла спокойно пережить полученные впечатления, но тут к ней подошел Юрий Васильевич.
— Евдокиюшка, придёшь ли ты смотреть на меня…
— Княже! Только не говори мне, что ты пойдешь на ристалище!
Мужчина снисходительно улыбнулся, радуясь её волнению за него.
— Юрий Васильевич! Нет! Ну зачем тебе это? — подалась она вперёд, не на шутку встревоженная.
— Не хочу уступать тебе, — мягко ответил он.
Дуня непонимающе сдвинула брови, и князь пояснил:
— Ты показала себя перед всеми и заслужила одобрение, и я не отступлю.
— Княже, тебе давно ничего никому не нужно доказывать, — всплеснула руками девушка, поняв, что его беспокоит.
— Нужно. Пусть никто не усомнится в моём праве притязать на тебя.
Евдокия нервно вздохнула, не зная, какие слова найти, чтобы князь не искал для себя лишней опасности, но тот слушать не собирался. Кивнув ей, поспешил за Стефаном на выход.
— Он ревнует, — шепнул ей на ухо подошедший царевич.
— Что?
— Он видел, как на тебя смотрели другие, и ревнует, — со смешком повторил Иван Иваныч.
— И ты так спокойно об этом говоришь? А если его ранят? Это ж глупо!
— Дунь, ты перечитала романов.
— Ага, как же! Где их сыщешь, эти романы, — фыркнула она.
— На поле поставят чучело и все по очереди ткнут в него мечом, а потом снесут соломенную голову. Никто друг с другом сражаться не будет.
— Точно?
— Да. Потом ещё устроят стрельбище.
— Иван Иваныч, ты уверен?
— Дунь, если бы тут увидели, как Григорий Волчара тренирует наших воев и гоняет их по ловушкам или подвесным веревкам, то имели бы весьма бледный вид. Сражения между рыцарями давно уже запрещены во избежание травм.
— Разумно, — буркнула Евдокия, а царевич с усмешкой продолжил: — Последним рыцарем в Европе ныне считается Карл Валуа.
Боярышня нахмурилась.
— Герцог Бургундии, — закатив глаза, пояснил Иван Иваныч.
— А? Ну да, помню такого. Я писала о нём как-то в политическом обозрении.
— Нет, ты делала обзор по моей просьбе в разных ключах об одном и том же событии. Помнишь, у тебя в имении, когда мы объясняли Алексашке, как можно подавать новости.
— Точно! Этот герцог как кость в горле у Людовика. Для одних он бунтовщик, для других освободитель. Ну да бог с ним! Скажи мне лучше, как поддержать твоего воинственного дядю? Кричать и размахивать флажками не хочу. Чую, что невместно здесь так поступать.
— Неужели? — поддел ее царевич, но заметив, что подруга действительно волнуется, задумался.
— Летом ты могла бы одеть на его голову венок из цветов.
— А зимой что делают?
— Подаришь ему платочек.