— Не могу! — воскликнул один из бояр и сорвавшись с места, быстрым шагом пошёл вон. — Седлайте коня! — донёсся до остальных его рык.
— Душу жжёт! — стуча себя в грудь, пояснил служилый своей спутнице и тоже устремился в поле, надеясь, что бешенная скачка охладит пожар. И многие велели седлать себе коней, устремляясь на волю.
А Евдокия бежала, ругаясь на себя и всех. Она недоумевала, как так получилось, что вместо того, чтобы поразить других в самое сердце, она поразила себя. Сама придумала, что спеть, сама поверила в песню, да так, что сердце рвётся от тоски.
А чего ему рваться, если у неё всё хорошо? Это всё нервы!
Боярышня остановилась, шмыгнула носом. Накатило желание учудить или хотя бы отбить задорную чечетку пока никто не видит, но позади послышался шум. Она оглянулась. За ней бежала всхлипывающая господарынька.
— Дуня, я кричу тебе, кричу, а ты не слышишь, — сквозь слёзы пожаловалась она.
— Маленькая моя, а ты чего плачешь?
— Ну как же? Песня такая жалостливая! — всхлипнула девочка и с завываниями бросилась к боярышне. Евдокия растерянно замерла, а потом плаксиво изогнула губы, чувствуя, что на неё вновь накатывает печаль за всех несчастных влюблённых. Она обняла девочку и вместе они, рыдающие, ввалились в покои.
— Я тебе спою другую песню, — высморкавшись, решила Евдокия. — Только тихонечко, потому что голос у меня словно бы пережат.
— Давай, — сквозь всхлипывания выдавила из себя Стефановна.
Евдокия поднялась, нашла маленький бубен и, подав его Елене, велела:
— Помогай.
Сама же взяла лютню и негромко запела:
Этот закон давно известен:
Неинтересен мир без песен…
Дуня даже не стала особо подбирать музыку. Она ударяла по струнам, Елена отбивала ритм бубном, а голос звучал негромко, но очень задорно. Вскоре они вместе пели:
Проснись и пой! Проснись и пой!
Попробуй в жизни хоть раз
Не выпускать улыбку из открытых глаз*.
Слёзы высохли, душевная маята ушла, а Елена гордо сообщила:
— Я эту песню могу сама спеть! Как ты думаешь, царевичу Иоану понравится?
— Очень!
— А ничего, что не ты её споешь, а я?
— У тебя получится лучше, чем у меня, — улыбнулась Евдокия. — Мне больше нравится рассказывать сказки, а не петь.
— Расскажешь мне что-нибудь?
— Пойдем к тебе. Ты ляжешь спать, а я тебе расскажу про кошку, гулявшую сама по себе.
Девочка обрадовалась и потянула боярышню в свои покои. Сидя у её постели, Евдокия рассказала ей про свободолюбивую кошку, про пузырь с соломинкой, а потом ещё едва слышно напела колыбельную кошки-мамы:
Прилетел на землю ветер,
Спи, детеныш человечий…
И Елена наконец-то уснула. Боярышня без приключений вернулась в свои покои, намереваясь обдумать своё знакомство с напугавшим ее доном Игнасием, соперничество с Катариной, песню и взгляд Юрия Васильевича… но уснула, едва голова коснулась постели.
— Дуняша, вставай! — тормошила её бабушка. — Князь ждёт тебя на конную прогулку, а ты лежишь не мыта не чесана!
— На какую такую прогулку? Чего это он удумал?
— Вот и спросишь его об этом, — ворчливо отозвалась Аграфена.
— Бабуль, а это разве прилично?
— Смотрите, кто о приличиях заговорил?! — всплеснула руками она.
Евдокия обиженно поджала губы, но в носу у неё защекотало, и она тоненько чихнула, растеряв всю важность. Бабушка усмехнулась, подвинула ногой огромные меховые тапочки в виде зайчиков.
— Владыка Геронтий дал мне поручение передать подарок местному монастырю. Господарь Стефан одобрил поездку и я сегодня еду, — отбросив шутливый тон, пояснила Аграфена. — Князь вызвался сопроводить меня и выразил надежду, что ты тоже поедешь.
— Эвона как! — удивилась Дуня, поняв, что остается в посольстве за главную среди женщин.
Она взволнованно посмотрела на бабушку, увидела, что та оживилась и вроде бы была рада уехать из крепости хоть на время. Евдокия хотела сказать, что ей боязно оставаться старшей, но вспомнила, как вчера у Аграфены подскочило давление, и если бы не взятые с собою снадобья, то могло всё закончиться плохо.
«А князь-то каков!» — с уважением подумала она о его изворотливости.
Ведь придумал же устроить сопровождение монахини, как будто без него не справились бы, и устроить что-то вроде свидания. Мысленно похвалив князя, Евдокия торжественно впихнула ноги в громоздкие тапочки и довольно улыбнулась, увидев перекосившееся лицо бабушки.