Петер Пранге
Княгиня
Серпиль, моей жене
«Время обнажает истину»
Лоренцо Бернини, незавершенная аллегория
Пролог
— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа!
Дело происходило в первые утренние часы, когда ночь испускает свой недобрый дух. Торжественный перезвон часов на башне церкви Санта-Мария-делла-Витториа уже призвал прихожан воздать благодарение Господу. Однако в темной церкви пока не было ни души, лишь в тени бокового придела преклонила колено знатная дама. Сквозь тончайшую кружевную вуаль, прозрачным нимбом окутавшую ее лицо и светлые волосы, была различима некогда совершенная красота. То была леди Маккинни, урожденная Кларисса Уитенхэм, которую римляне величали княгиней.
Проведя в Риме почти всю жизнь, она до сих пор воспринимала этот крохотный храм Божий как прибежище посреди чужбины. Когда Кларисса, собравшись с силами, осенила себя крестным знамением, из груди ее вырвался вздох.
Что привело ее сюда в столь ранний час? Потребность обратиться к Богу?
Глаза Клариссы широко раскрылись. Перед ней на алтаре в неверном отблеске свечей возвышался мраморный женский лик. На каменном лице запечатлелся благоговейный восторг, поникшее же тело, казалось, было отдано на милость ангела, целившегося в женщину копьем. Из-за этого изваяния Клариссу некогда считали святой, из-за него же папа заклеймил ее как падшую. Ибо лик статуи был ее ликом, тело статуи — ее телом.
Сложив руки, леди Маккинни собралась воззвать к Богу, но тщетно. Уста ее помимо воли шептали фразы, принадлежавшие оставшейся навеки молодой, сотворенной из мрамора женщине. «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…»
Торопливые шаги вырвали ее из полузабытья.
— Прошу простить, княгиня, но мне сказали, что я найду вас здесь.
Перед Клариссой стоял молодой мужчина — волосы взъерошены, камзол распахнут, сорочка выбилась из штанов, будто он провел ночь, не сняв одежды. Бернардо Кастелли, племянник и помощник ее друга — единственного, кто мог считаться ее другом. Отметив тревогу на лице Бернардо, Кларисса поняла, что худшие ее опасения подтверждаются.
— Все так плохо?
— Даже еще хуже! — отозвался Бернардо, опуская руку в чашу со святой водой.
У входа в церковь Клариссу дожидался экипаж. Чуть ли не галопом помчались они по узким переулкам постепенно пробуждавшегося города. Тут и там распахивались окна, заспанные лица выглядывали на улицу через щели притворенных дверей, по своим делам торопились мальчишки-булочники. Внезапно взору Клариссы предстала огромная площадь: горной вершиной вознесся собор Святого Петра к небу, где догорали последние звезды.
Увиденное заставило ее сердце похолодеть. Именно здесь тот, кого она любила и ненавидела больше всего на свете, пережил свой триумф и свое падение. Площадь до сих пор усеивали следы празднества, привлекшего сюда две сотни тысяч человек. Кларисса попыталась уследить за тем, что говорил ей Бернардо, — а тот повествовал о вещах ужасных, о чертях и демонах, будто бы атаковавших его дядю, — но сосредоточиться не могла. В ушах непрестанно звучал один и тот же вопрос: побывал ли на этой площади ее друг?
Наконец экипаж свернул в Виколо дель Аньелло. На крыше скособоченного от ветра дома, над которой уже проступала блеклая сероватая полоса — предвестник нового дня, — рассерженно щебетала стая воробьев. Кларисса вышла из экипажа. Двери стояли раскрытые настежь. Нагнувшись и подобрав подол платья, она вошла в дом. В нос ударил резкий и пугающий смрад пожарища.
— Пресвятая Матерь Богородица!
Кухня выглядела так, будто здесь похозяйничала шайка разбойников. Стол и стулья перевернуты, по полу разбросаны манускрипты и свитки, в плите бился и гудел огонь.
— Тсс! Что это?!
Кларисса затаила дыхание. Наверху послышалось громыханье, затем последовал глухой удар, словно упало что-то тяжелое. В следующее мгновение Кларисса услышала леденящий душу вопль, визг — так кричит животное на бойне. Женщина метнула на Бернардо полный ужаса взгляд. Тот, перекрестившись, пробормотал молитву. Оттолкнув его, Кларисса бросилась наверх, в спальню.
Отодвинув засов и войдя в комнату, она услышала негромкий хрип. Чтобы разобрать, что происходит, Кларисса распахнула окошко. Спальню заполнил призрачный свет нарождавшегося дня.
Заметив своего друга и заступника, она вынуждена была ухватиться за косяк рамы, чтобы не упасть: побелевшее лицо, на котором четко выделялись темные, вопросительно смотревшие глаза. Глаза эти уставились на Клариссу как на привидение. На долю секунды ей показалось, что она вот-вот лишится чувств.
— О Боже мой! Нет!
Ее друг, этот сильный человек, лежал на полу скрючившись, беспомощный, словно новорожденное дитя, у которого еще не успели перерезать пуповину. Ночная рубашка потемнела от крови, в груди торчал меч, в который он судорожно вцепился руками. Чтобы выйти из охватившего ее оцепенения, княгине пришлось призвать на выручку всю свою выдержку.
— Сюда, Бернардо! Помоги мне! Скорее!
Дрожа всем телом, княгиня склонилась над лежащим, пытаясь разжать сцепленные на рукояти пальцы. Раненый не спускал с женщины остекленевшего взора, следя за каждым ее движением. Уголки рта безвольно опустились. Дышит? Или нет? Руки его оставались еще теплыми, как и застывавшая на них кровь. При помощи Бернардо Кларисса все же извлекла клинок из груди. Ощущение было такое, будто меч пронзил ее саму. Затем они осторожно, как только могли, приподняли мужчину с пола и перенесли на кровать. Тот никак не реагировал, будто жизнь уже рассталась с его плотью.
— Беги за лекарем! — велела Кларисса Бернардо, наскоро перевязав рану на груди попавшимися под руку тряпицами. — Пусть немедленно явится сюда! И еще, — тихо добавила она, — пусть и священник придет.
Оставшись одна, Кларисса опустилась на кровать. Неужели перед ней тот, кого она знала вот уже столько лет? С бескровной маской вместо лица.
— Почему? — прошептала она.
Искаженное болью лицо мужчины заострилось, щеки впали, а запавшие глубоко-глубоко глаза уставились в пустоту. И все же каким-то непостижимым образом от него исходила умиротворенная расслабленность. Может, он уже встречен ангелами и сейчас обращается к Богу? Кларисса готова была смириться с тем, что друг ее обрел наконец вечный покой, тот, который тщетно искал на протяжении всей своей жизни. Даже складка на лбу между бровей, и та куда-то исчезла.
— Почему? — шепотом повторила она вопрос, взяв его ладонь в свою.
Внезапно женщина почувствовала, что раненый ответил на ее пожатие, едва заметно, но все же она ощутила его движение. Блуждавший еще секунду назад взор замер на ней. Он жив, жив, он в полном сознании! И по его лицу было видно, что он силится что-то сказать. Склонившись над раненым, Кларисса приложила ухо к его губам и расслышала вымолвленные из последних сил слова:
— Я… я был там, на площади… Я видел чудо… Это… совершенно…
Кларисса закрыла глаза. Он раскрыл тайну! И снова его губы зашевелились, он пытался сказать что-то еще.
— Такое озарение… Моя идея… Он похитил ее у меня… Как… как он мог догадаться?
Широко раскрытыми глазами Кларисса посмотрела на умирающего. Ее встретил спокойный, испытующий взгляд, стремившийся заглянуть ей прямо в душу. Знал ли он ответ на свой вопрос?
Вдруг выражение его лица мгновенно стало другим — губы скривились в едва заметной улыбке, а темные глаза засветились удовлетворенностью: маленький, хрупкий, но все же триумф.
— Я… я все сжег… — прошептал он. — Все планы, все… он… больше ничего… у меня не похитит.
Кларисса припала губами к покрытой пятнами запекшейся крови руке, погладила мертвенно-бледное лицо, на котором, казалось, все еще блуждала отрешенная улыбка.
Она попыталась повернуть ход судьбы этого человека, присвоив себе полномочия, бывшие под силу лишь небу, а он решил пропороть себе грудь мечом. Разве кто-нибудь мог взвалить на свои плечи бремя большей вины? Такова правда, беспощадная и горькая. И, пытаясь улыбнуться в ответ, Кларисса вдруг расслышала звучавший откуда-то изнутри назойливый и недобрый вопрос, вопрос, подводивший черту под всей ее жизнью: разве шедевр, будь он даже величайшим в мире, стоит подобной жертвы?