А произошло всё с того, что науськанный его людьми (действовавшими от имени неких католических прелатов) религиозный фанатик попытался-таки прирезать Иоганна Непоколебимого, из династии Веттинов, в качестве протеста за измену католичеству. А именно за то, что ещё в 1527 году оным Иоганном лютеранская церковь была учреждена в Эрнестинской Саксонии как государственная, с курфюрстом в качестве главного епископа.
Мужчина напал на герцога, когда тот выходил из церкви, неожиданно выскочив из толпы прихожан. Охрана опоздала всего на несколько мгновений, и этого убийце вполне хватило, чтобы горячая кровь обагрила камни лютеранского прихода. Но бог был явно не на стороне доброго католика, ибо, не смотря на несколько ножевых ран, курфюрст не погиб, хотя и пролежал потом почти месяц в постели. Казалось бы, фиаско? Ан нет! Во-первых, нападавший не сумел скрыться, и не был забит тут же на месте, так что попал в руки иоганновых палачей, которые и расспросили его вдумчиво и со знанием дела. Что, разумеется, только сыграло на руку заговорщиков, ведь несостоявшийся убийца был истово уверен, что его наняли святые люди совершить правое дело. Во-вторых, раненный Иоганн не смог, как он это сделал в иной реальности, вовремя дать совета нетерпеливому Филиппу Гессенскому обратиться к Фердинанду за разъяснениями. А ведь в их тандеме именно Филипп был главной движущей силой и откровенным сторонником более агрессивной внешней политики, Иоганн же, наоборот, был более озабочен вопросом о том, стоит ли ему, как лютеранину, защищать себя от императора, и как мог, сдерживал порывы своего молодого соратника. Но на этот раз остановить Филиппа было некому, а покушение на Иоганна тот воспринял именно как начало активных действий сторонников Папы и Фердинанда. В результате, собрав войска, герцог ворвался в мае 1528 года во владения епископов Майнцского, Вюрцбургского и Бамбергского, потребовав от католиков отказа от любого вмешательства в духовную юрисдикцию Гессена. Не поняв подобного финта, католические герцоги и курфюрсты тоже стали собирать войска. Обе стороны уже не верили заявлениям друг друга, так что к Троице, как это было в иной реальности, конфликт всё ещё не был исчерпан, а Империя ощутимо напряглась — запах религиозной войны всё явственней ощущался над нею.
Так что стесняться политических убийств пришедший из другого мира попаданец вовсе не собирался, но и превращать их в постоянную практику тоже не хотел. Ведь в эту игру можно было играть по обе стороны и пусть даже русского следа никто не найдёт, но всегда найдётся тот умник, что решит, будто результаты внутренних разборок можно с таким же успехом использовать и во внешней политике. И потому противопоставить намечающемуся союзу Ганза — Польша (в унии с Великим княжеством Литовским) — Швеция — Франция нужно было другими способами. К примеру, ускорив Графскую распрю или занявшись укреплением русско-испанских отношений. Так что предстоящее посольство в Империю играло сейчас попаданцу только на руку.
А что же Польша? А для Польши он собирался нанести иной удар. Идеологический!
Некий Винко Прибоевич, как донесли русские послы в Италию, уже выступил в Венеции со своей речью о происхождении славян. Ознакомившись с его работой, Андрей тогда сильно удивился. Он и не знал, что панславянизм зародился так давно, думал, что истоки его появились лишь в девятнадцатом веке. А оказалось, что идея национальной идентичности, славянского единства в культурной сфере и взаимопомощи в случае внешней опасности была и в шестнадцатом веке весьма актуальной. И если к написанному Прибоевичем добавить ту массу знаний, что лежала в подкорке у попаданца, то на выходе могла получиться книга не хуже сочинения ещё даже не родившегося Мавро Орбини. А потом всё это подтянуть к легенде о едином корне народов Чехии, Польши и Руси, которые к шестнадцатому веку уже были довольно популярны в Чехии и Польше, да и на Руси не вызывали отторжения.