— И пуло медное забывать не стоит, — добавил Андрей. — А ещё бы банк свой завести.
Головин при словах о банке лишь грустно усмехнулся.
— Поднимал я эту тему перед государем. Но церковь против. Мол, ссудный процент — зло. Хотя сами резы устанавливают только в путь.
Андрей понимающе покачал головой. Да, в этом что католическая, что православная церковь были едины. Ссудный процент зло, но только если не церковью выдан. Что очень мешало развитию, как торговли, так и производств. С другой стороны, во что может обратиться неуёмный банкинг, он хорошо видел в своём прошлом-будущем и, если честно, был из-за этого в чём-то с церковью согласен.
Вот только без инвестиций построить правильный капитализм тоже не получится. А банк в этом деле, какая никакая, но опора. Был, правда, в его мире ещё исламский банкинг. Но как он действовал, Андрей не совсем понимал. Так что идти пришлось своей дорогой. Полноценный банк планировался к открытию на острове Волин, под патронажем его бастарда, а вот в Полоцке был запущен пилотный проект так называемой кассы взаимопомощи. Её под патронажем Олексы организовали лучшие люди города и округи, для того, чтобы помогать друг другу в трудную минуту. Каждый внёс в единую казну свой пул серебра и каждый мог теперь взять из неё для дела приличную сумму под весьма низкий процент, который был уже заранее вписан в долговую расписку, но на руки при этом выдавалась сумма без него. Наивно, конечно, но приличия были соблюдены. При этом кассой могли пользоваться не только вложившиеся, но и любой пожелавший получить ссуду под какое-то дело. И вот им уже процент начисляли вполне "рыночный". Однако просто брать деньги на хранение под рост касса, в отличие от банка, не могла. Но хоть что-то! На безрыбье, как говориться и рак щука.
Зато, как в народе говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. Беда, обрушившаяся на Смоленск, запустила в действие давно уже озвученную попаданцем идею денежной реформы. Причём ничего лишнего Андрей и не придумывал. Зачем? Предки и без него неплохо справились при Елене Глинской. Он только предложил чеканить правильную монету взамен овальной чешуйки и привёз всё необходимое для этого. Зато теперь легко портить деньги, просто срезая с них кусок серебра из-за введённого гурта будет уже не так сподручно. Да и вообще, реформа оздоровит денежное обращение по стране, так как из-за просто лавины порченой и фальшивой монеты оно давно превратилось в стоячее болото. А капитализму нужно, чтобы капитал двигался и работал. Так что смерть тысяч смолян, если так можно выражаться в данном случае, не прошла бесполезно.
Ну и к тому же в голове у Андрея созрела авантюра отплатить Литве их же монетой. Когда-то он читал, что как раз в эти годы там случился свой финансовый скандал, вызванный огромным наплывом фальшивых денег. Подробностей он не помнил, но почему бы не помочь этому неизвестному в деле развала финансовой системы враждебного в силу исторических причин государства. Ведь чем беднее будет Литва, тем больше шансов съесть её ещё в этом веке, не дав слиться с Польшей в едином не только государями государстве. И тем более не дать ей возможности вести наступательную войну по типу Стародубской!
Ну и, конечно, немножко на этом заработать.
Отца Иуавелия князь смог найти далеко не сразу. Архиепископ был весь в делах, причём не только молился в церквах, но и самолично занимался многими вопросами, связанными с восстановлением города.
— Не в доброе время задумал ты этот разговор, — честно признался он князю, приехав в церковное село, ставшее ему домом на время восстановления смоленских палат. Судя по запаху пожара, идущего от его рясы, он вновь был на разборе пепелища, где, как всегда, не только наблюдал, но и руководил работами.
— Но и тянуть времени нет, — печально вздохнул Андрей. Он понимал, что архиепископ прав, но и он был прав тоже. Вопрос не терпел дальнейшего отложения, потому что чем позже им заняться, тем труднее его будет воплотить. Не невозможно, но труднее. Потому как грамотных людей станет больше. А без церкви это вопрос закрыть было никак нельзя. Вот и пришлось вылавливать момент, пока он не убыл в долгое посольство.
А всё дело было в грамматике. И алфавите.
Русский язык не стоял на месте. И то, что было ясно и понятно веке так в двенадцатом, в шестнадцатом выглядело уже не так однозначно. К примеру, когда-то очень давно у славян было множество редуцированных звуков. И было очень важно скажешь ты обычное "у" или краткое носовое "у". И слово было другое и разница в смысле была. Но уже при Владимире Мономахе грань эта постепенно стёрлась, не такой уже большой виделась разница между звуками, а какое нужно было писать слово можно было понять из контекста. Люди перестали отличать звуки на слух, а вот в письменности эти особенности остались. А значит, нужно было придумывать правила, почему тут пишем одну букву, а тут другую. А ещё в алфавите было слишком много букв, которые глупые греки Кирилл (Константин до крещения) и Мефодий внесли просто потому, что они есть в греческом, но которых нет в славянских языках. Те же "омега", "кси", "пси", "фита", "ижица", "зело". По их "гениальной" задумке они должны были звучать, как в греческом. К примеру буква "зело" на письме заменяла звук "дз". Как будто это нельзя было писать попроще. А всё потому, что это было важно для них, для их родного языка. И плевать, что славяне так не говорили.