Вот к примеру буква ѵ "ижица". Она была нужна для передачи звука "и" всего лишь в некоторых словах, заимствованных из греческого языка. Да более того. Для одного звука "и" в языке существовало аж три буквы. Ну помните? Мiр, м╥р и мѵро. Зачем? В конце двадцатого века стали популярны легенды про сакральность этих букв, которую разрушили большевики. Вот только мало кто знает, что реформу языка 1917-18 годов задумали ещё в 1904, а начали готовить в 1911 году. Так что глупость тройной передачи одного звука осознали и в "России, которую мы потеряли".
Но кроме "и", были и ещё буквы-дубликаты: "фита" и "ферт". Обе звучали как "ф". Просто "фиту" писали в словах, опять заимствованных из греческого языка. Зачем? Да кто его знает. Зато были буквы, которыми все пользовались, но в алфавите их не было: "й" и "ё".
А, допустим, буква "ять". Когда-то она звучала по-особенному, как долгое "е" или "ие". Но уже в шестнадцатом веке постепенно стала звучать как "е", хотя выговор букв "е" и "Ѣ" ещё оставался явственно различимым. И в словах "цѢль" и "щель" ещё никто не задумывался, какую букву писать (ну, кроме Андрея, разумеется).
Или буква "ѡ" (омега), которую отменил ещё Пётр I (одна из реформ, за которую Андрей не ругал царя, хотя и считал, что он её тоже недоделал). Изначально она использовалась в очень редких случаях и легко могла быть заменена на "о". Или "ѯ" (кси) и "ѱ" (пси) также использовались исключительно в словах греческого происхождения и легко могли быть заменены буквосочетанием "пс" и "кс".
Ну, в общем, понятно, зачем Андрей притащился к архиепископу. Ведь Священные тексты уже перевели на русский язык и получилось, что выбравшие православие славяне начали жить в мире двух языков: письменном и устном. Которые с годами начали расходиться и различаться всё сильнее и сильнее. Но Церковь, как организация была весьма консервативным учреждением. И ретроградов в ней было как бы не больше, чем в других сословиях. Оттого и становится понятно, почему реформы письменного языка стали возможны лишь при Петре и при большевиках: эти смогли согнуть Церковь в бараний рог и навязать ей своё мнение. Андрей же не мог, да и не хотел делать ничего подобного, ибо при всём своём скепсисе и атеизме видел в Церкви скорее союзника на пути великорусского единства. Вот только вопрос правки языка уже назрел, хотя ещё и не был столь критичен. И потому он решил взять Церковь в союзники. Как говаривал один киногерой: "кто нам мешает, тот нам и поможет". Хотя особых надежд он на это не питал. И, как оказалось, зря.
Удивительно, но живительная сила дискуссий с еретиками и между двумя течениями внутри самой Церкви породила в ней целый пласт священников, способных не только зубрить и отвечать по заученному, но и думать и не бояться изменений. Основательный доклад по возможному изменению языка, написанный князем, был не отринут сразу и с проклятиями, а принят к изучению и вызвал уже в церковной братии целый всплеск эмоций: от положительных до крайне отрицательных. Более того, в спор были тут же втянуты и иноземные специалисты, навроде того же Максима Грека, которые, будучи членами Церкви, в то же время были весьма образованными, особенно по меркам Руси, людьми. Но не всем из них понравилась подобная нападка на труд ромейских братьев-монахов, однако их резкое отрицание только подлило масло в огонь дискуссий, особенно в среде тех, кто считал, что только Русь и осталась нынче "чистой" хранительницей православия. Благодаря беседам с князем-попаданцем и организованным им же "сливам" различных фактов, таковых на Руси за последние годы стало очень и очень много. И нет, никто не умалял заслуг Ромейской державы, но "два убо Рима падоша, а третий стоит". А пали они, как известно, за грехи свои, так как изменили православию. А раз так, то не нынешним грекам русичам про русский язык объяснять.