И что самое удивительное, но вся эта интрига отнюдь не помешала маркизу Атрипальда укрепить своё положение при дворе наместника. На что Ферранте, видя, как захолустной ветви "рода Кастриоти" удаётся то, чего так хотелось получить самому, начал испытывать к "родичам" чувство очень похожее на зависть. И гибель ещё одного брата Альфонсо, Ферранте Кастриоти, маркиза Чивита Сант-Анджело и графа Сполторе в битве при Павии принесла ему скорее мстительную радость, чем родственную грусть. Окончилось же всё тем, что при вторжении французов в Неаполитанское королевство герцог изменил клятве арагонскому дому и перешёл на сторону его врагов. В результате имя герцога оказалось среди тех, кто не был включён в амнистию, объявленную Карлом V после Камбрейского мира 28 апреля 1530 года, а его владения, в том числе герцогство Сан-Пьетро-ин-Галатина и графство Солето, были конфискованы и только годы спустя отданы его единственной законной дочери, хотя у герцога имелось ещё семеро внебрачных сыновей, узаконить которых помешала императорская опала.
Вот в таком состоянии и застали герцога внезапно появившиеся в Галатине представители одной северной страны…
То, что его бабка по матери была принцессой из рода Палеологов, он знал из семейных преданий. Как и то, что её сестра в своё время вышла замуж за какого-то правителя на окраине Европы, и чьей свадьбе способствовал сам римский папа, тоже. Но ничего, кроме удивления это у него не вызывало, ведь что для неаполитанского герцога какой-то вождь с дикой окраины? Вот только оказалось, что римский папа оказался куда прозорливее герцога и старался отнюдь не зря!
Вступить в переписку со своим могущественным родственником Ферранте посоветовали сами гости из далёкой страны. Однако, отправляя своё первое послание надежды на ответ герцог не питал. В конце концов, кто он, и кто его дядя? Однако ответ, как ни странно, последовал. И в нём восточный владыка благосклонно принял обращение своего италийского родственника (у которого не было никаких прав на московский великий стол) и очень хвалил того за сохранение в своих владениях византийского обряда, несмотря на то, что сам и исповедовал католичество. Всё же кровь не водица, а в роду Кастриоти не только Палеологи были крещены в православие, но и сам великий Скандербег изначально был православным человеком, и лишь волею судьбы приняв религию осман, обратно перешёл уже под патронаж папы римского. Так что хранить веру предков — деяние достойное истинного владетеля, вот только в наши скорбные времена на подобное способен был далеко не каждый.
Читая подобный пассаж, герцог не знал, что и думать. Нет, он не был атеистом, но на дворе царила эпоха Возрождения, что позволяло ему куда более широко смотреть на религиозные вопросы. А потому он и пальцем о палец не ударил ради веры, просто с древних времён в Апулии среди жителей преобладали греки, которые говорили на своём языке, крестились по своему обряду и сами же хранили свои традиции, сопротивляясь, как могли, давлению Ватикана. А вот в далёкой Москве, похоже, к этому относились куда более серьёзно. Причём вскоре он в этом убедился воочую, когда со следующим письмом в Галатину прибыли не только московские купцы…
Двое молодых людей в кафтанах-однорядках яркого малинового цвета первым делом нанесли визит вежливости во дворец герцога, а после, с его разрешения, отбыли в Солето, где когда-то была резиденция православного епископа, а сейчас располагался архипресвитер Солети, благочинный византийских приходов при латинском епископе. Своим обхождением московские гости произвели на герцога весьма приятное впечатление, так как даже в Италии, этом центре Возрождения, далеко не каждый священнослужитель был столь прекрасно и разносторонне образован.
В Солето православные священники встретили не менее восторженный приём. Антонио Джильи, будучи православным от рождения, не слишком был рад ползучей латинизации Салента, и при этом прекрасно понимал, что повлиять на ситуацию без внешней поддержки никак не может. Как и то, что надежд на помощь от находящихся под властью султана патриархов ожидать тоже не стоило. И потому появление представителей православной митрополии, не зависящей в своих деяниях ни от унии, ни от решения султана, он рассматривал, как дарованную всевышним возможность исправить сложившуюся ситуацию. И даже то, что Москва вот уже почти сто лет, как порвала свои отношения с восточными патриархами, его волновало куда меньше, чем возможный отказ рутенов в поддержке его приходов.
Разумеется, приехавшие священники ничего ему обещать не могли, ведь подобные дела с кондачка не делаются, но зато с удовольствием провели богослужение в церкви святого Стефана, которая являлась религиозным центром греческого Солето и при которой до сих пор работала мастерская по переписке греческих книг. Кстати, рутены с большим интересом осмотрели её и даже прикупили кое-что, причём не только духовного содержания.