А потом… Потом гости сделали ему предложение, от которого он хотел, но так и не смог отказаться. Даже после долгих раздумий. Хотя авантюрность была абсолютно не в его духе, но в данной ситуации он согласился рискнуть. Единственно, что ему не нравилось, так это то, что не всё в затеваемом деле зависело от него. Для полной гарантии необходимо было озаботиться согласием императора, что, учитывая непростые отношения между ним и Габсбургами, было самым тонким местом в плане. Но овчинка стоила выделки, к тому же герцога чрезмерно поразило письмо одного из московских вельмож, которое доставили в Галатину ещё до того, как французские войска задумали поход на Неаполь. В нём неведомый ему knyaz Barbashin сожалел о том, что война в скором времени придёт на земли королевства и более чем прозрачными намёками предупреждал, что Карл знает о настроениях в среде неаполитанской аристократии и за счёт изменивших клятве собирается изрядно пополнить свои владения. А победы франкам не видать, хоть императору и будет тяжело.
Разумеется, герцог и не подумал верить написанному, однако червячок сомнений всё же послеился в его душе. И, когда французы всё же вторглись в пределы королевства, он крепко задумался. Откуда в далёкой Москве могли знать о планах руа де Франс и императора. Ладно, knyaz Barbashin, будучи послом, встречался с Карлом и, как говорят, сумел покорить не только юного императора, но и его двор. А с герцогом Альбой до сих пор состоит в переписке и это хоть как-то объясняет знание императорских планов, хотя вряд ли герцог делился в письмах делами своего сюзерена. Но кто рассказал о планах Франциска?
Подобная осведомлённость наводила на неприятные мысли, так что, будучи по природе весьма недоверчивым и очень осторожным, Ферранте предпочёл не кидаться в объятия де Лотрека, как это сделали многие из его соседей, а сохранить на первых порах нейтралитет. Однако вскоре в Галатину прибыл очередной посланник рутенов и вопрос для герцога с выбором стороны встал ребром. На все вопросы о сложившемся состоянии дел посланник отвечал, что к концу лета император возьмёт своё, но тогда для герцога будет уже поздно выражать свою преданность.
Нет, Ферранте отнюдь не проникся верой к словам посланника, но что-то всё же удерживало его от окончательного предательства. Хотя перешедшие на сторону французов аристократы уже прямо возмущались затянувшейся нерешительности герцога.
Выбрать правильную сторону ему помог архипресвитер Джильи. Едва узнав о сложном выборе герцога, он сразу примчался в Галатину, чтобы уговорить его не губить веру его подданных. Ведь император не простит измены. А разве новый владелец этих земель будет столь же внимающим православию, как он?
Конечно, Ферранте прекрасно понимал, что Джильи больше заботится не о нём, а о себе и своих доходах, но его вера в рутенов и императора помогла герцогу преодолеть все сомнения. И вскоре, упаковав вещи, необходимые для дальнего пути, он зафрахтовал несколько небольших фуст и отправился в Испанию, в Толедо, где Карл провёл большую часть 1528 года.
Прибыв в город, и без того переполненный из-за присутствия императора аристократами, он с большим трудом нашёл свободные апартаменты, поселившись в которые и принялся ждать ответа на свой запрос об аудиенции. Вот только Карл отнюдь не спешил принимать своего подданного, отчего Ферранте постепенно терял терпение, а с ним и надежду. Впрочем, не получив прямого отказа, покинуть Толедо он тоже не мог, но нет худа без добра. Герцог ведь не вёл затворнический образ жизни и постепенно примелькался в среде испанской знати, заводя полезные знакомства и мимолётные интрижки.
Так продолжалось до конца июля, пока до Толедо не дошли вести о победе имперских войск при Галлиполи. Последний раз подобные реляции радовали двор лишь в мае, а вообще наступивший 1528 год выдался для Карла очень тревожным. Лишь в Бургундских Нидерландах ему сопутствовала удача, а вот в Италии всё было с точностью до наоборот. Под конец 1527 года французские войска, получившие деньги и снабжение, вторглись на Аппенинский полуостров. И в этот раз король Франциск, чудом выживший в битве при Павии и побывавший в плену, явно охладел к идее лично водить армии. В конце концов, врагов у Франции много — а он один! Так что он перепоручил ведение кампании Оде де Фуа, виконту де Лотрек, а сам занялся дипломатическим обеспечением войны. В чём, кстати, преуспел куда лучше, чем на полях сражений. И в результате его бурной деятельности сначала на сторону Франции и Лиги встал английский король, от которого теперь можно было не ждать удара в спину в самый не подходящий момент, как это было в прошлой войне. А потом у Франции появился новый союзник: небольшой, но довольно существенный. Генуя! И вот, казалось бы, что может дать королевству небольшая торговая республика, чей пик славы остался давно позади? Но, как оказалось, очень многое! Потому что у Генуи было то, чего не было у Франции — флот. Не смотря на все успехи французских каперов, Франция тотально уступала Испании в морской составляющей. И появление у неё в союзниках генуэзского флота в средиземноморских раскладах меняло очень многое!