Но как бы там ни было, а весна 1529 года ожидалась на Балтике жаркой!
Впрочем, и на Руси всё было не так хорошо, как хотелось бы. Да, страна активно развивалась и строилась. Благодаря победам над Казанским и Сибирским ханствами, крымской замятне и строительству Черты, перенаселённые земли центра смогли, наконец, сбросить людскую нагрузку и вздохнуть свободнее. Возможно, это и позволило достаточно легко перенести лютый холод 1525 и 1526 годов с их бескормицей и неурожаями, когда государство впервые раскупорило кубышку Житного двора, основанного ещё отцом нынешнего государя как раз на подобные случаи, а крепостные резервы были ополовинены. Однако людские потери были минимизированы, а последовавшие затем пара лет с хорошими урожаями, особенно на югах, позволили быстро восстановить истраченное.
Но это так, присказка. Сказка же была в том, что стремительно развивавшаяся страна с разбегу влетела в невиданный ею ранее кризис перепроизводства. Правда, лишь в отдельно взятой сфере, но всё же. Не верите? И зря! Вот и Андрей не верил в подобное, а когда понял, куда всё идёт, то, культурно выражаясь, несказанно удивился, потому как глядя на железный промысел прочно уверовал, что русский рынок съест всё. Но оказалось, что не всё так просто в королевстве датском…
В своём стремлении ускорить развитие страны Андрей не учёл одного: того, что Русь-то в большинстве своём всё ещё была посконной. На дворе царил махровый феодализм и натуральное хозяйство. В общем, со всего маха он вляпался в то же дерьмо, что в его реальности в семнадцатом веке влетели Илья Торнтон и Иоганн Ван-Сведен. Эти двое, хорошо зная европейские тенденции, каждый в своё время "привезли суконных мастеров, но от фабрики получили такой наклад, что принуждены был их отпустить". Так в мягкой форме свидетель тех событий описывал разорение московских купцов голландского происхождения, которые так же, как и Андрей, не учли, что в стране их нынешнего проживания рынок по сравнению с тем же европейским был довольно слаборазвит. И потому внутренний спрос на сермяжное сукно, включая поставки и на армию, вполне удовлетворялся крестьянскими простыми сукнами. Мелкопоместное дворянство и население посадов довольствовались сермяжными кафтанами, а крестьяне, самый массовый вид населения, даже два столетия спустя предпочитали носить домотканные зипуны и не были потребителями продукции суконных мануфактур. Спрос же на тонкие сукна, шедший от аристократии и богатого дворянства, а также от торговых гостей, вполне удовлетворялся ввозом из-за границы. Сто тысяч аршин сукна — таков был русский ежегодный спрос на дорогие ткани. Так что даже в XVII веке его прошлого-будущего на Руси не было создано даже минимальных условий для успешного развития суконных мануфактур. И вот этого-то как раз и не учёл в своей деятельности князь-попаданец, пустивший дело на самотёк. Отчего начавшие было процветать суконные мануфактуры довольно быстро затоварили небольшой русский рынок, а за рубежом их изделия большого спроса не получили, так как там хватало давно проверенных поставщиков. Да, благодаря известным событиям, удалось зацепиться за Штеттин, потеснив конкурентов, а с ним и за Одер, но этого было мало. Очень мало. И колонии пока что не стали столь многолюдны, чтобы поглощать весь произведённый суконщиками товар. Зато Андрей в очередной раз убедился, что законы исторического развития можно лишь ускорить, но никак не отменить. Ибо боком выйдет!
Первыми приближение к своему делу пушистого полярного лиса почувствовали как раз те, кто больше всего был связан с деньгами. То есть купцы. Отмечая падение продаж наиболее прозорливые из них задумались о причинах подобного и, проанализировав рынок, пусть поверхностно, как умели, но всё же проанализировав, вскоре определили, что их доходам мешают те, кого они собирались задавить по ходу дела или подмять под себя, как получилось в своё время с кружевницами — развитые крестьянские промыслы. И вот тут-то купцы и показали, что ничем от своих западноевропейских сотоварищей русский делец, дай ему волю, не отличается.
Эти ухари, воспользовавшись тем, что в их мануфактуры вложилась деньгами часть местного дворянства, не придумали ничего лучше, как предложить тем мерами внеэкономического принуждения разрушить мешавшие их делу преграды. Вот только не учли одного обстоятельства: крепостного права-то на Руси ещё не существовало, а потому законных способов у дворян сотворить подобное (как они это сделали в иной реальности) практически не было. Однако наиболее жадные или глупые из помещиков всё же попробовали что-то предпринять. Но петровские "просвещённые реформы" по Руси-матушке ещё не прошлись, так что крестьяне ни доли сумняшеся принялись строчить жалобы в суды, а наиболее потерявших берега дворян, что решили просто и безыскусно пожечь да пограбить, приняли в горячие объятия с радостным поглаживанием вдоль хребта лёгким прутиком типа оглобля.