В общем, остановились мы с Иваном Михайловичем на бартере. Я ему перл, а он в придачу к четырёхместной карете даёт ещё и двухместную. Вдобавок Фребелиус к двум означенным каретам даёт по комплекту зимней резины. Тьфу ты — санные полозья он даёт на каждую карету. Плюс на каждую карету двухлетняя гарантия и бесплатное техобслуживание в течение пяти лет.
И, как вишенка на торте, на обе кареты будут нанесены гербы Ганнибалов-Пушкиных.
— Только Вы уж про меня не забудьте, Ваша Светлость, — просил мужчина, провожая меня с каретного двора, — А я Ваши кареты сегодня же с продажи сниму и закажу этот…как его…термос.
С Иваном Пущиным я решил встретиться в Летнем саду, так как и от нашей и от его квартир, парк находился в минутах ходьбы. Так и ответил на его записку, что буду ждать его на берегу Карпиева пруда.
По дороге я заглянул в булочную и купил там самый большой калач. Вспомнилось, как в раннем детстве Александр с няней любили ходить в Летний сад, чтобы кормить там уток. Да, иногда долетают до меня какие-то моменты особо ярких воспоминаний, связанные с жизнью Пушкина до моего прихода в этот мир. Откуда и что берётся, не знаю. Мозг — дело тёмное, зачастую необъяснимое, но работают же у меня братские чувства к Ольге и Лёве и это факт, от которого никуда не деться.
Пришёл я несколько раньше, чем мы с приятелем договаривались, и оттого, когда Пущин меня нашёл, калач, совместными стараниями меня и птиц, уже подошёл к концу. Если что — делился я с ними по-честному. Не меньше половины птицам скормил.
Мне к тому времени взгрустнулось. Впервые сообразил, какую сладкую часть детства Царскосельский лицей вырывал у своих воспитанников. Заодно решил про себя, что моему брату такого «царскосельского счастья» точно не нужно. Чересчур уж суровое учебное заведение вышло.
Очень мне интересно, зачем Иван Пущин, внук адмирала и сын генерал-интенданта, полез в тайное сообщество заговорщиков. Он даже, как мне показалось, принял некоторое участие в пьяных претензиях Кюхельбекера, сумев ввернуть пару фраз, окончательно настроивших уже ничего не соображающего Вильгельма против меня, когда понял, что я про его подвиги догадался.
— Александр, ты уже давно здесь? — нашёл меня Пущин на лавочке, где я меланхолично докармливал уткам остатки калача.
— Не слишком, но ты не опоздал, — глянул я на своего лицейского приятеля, отметив ещё раз про себя, что форма прапорщика лейб-гвардии ему идёт куда больше, чем шла Пушкину его служебная парадка.
— Я рад, что твоя дуэль завершилась столь благополучно, и к твоей пользе, — проследил взглядом Иван, как улетел в воду последний кусок хлеба, — Наши офицеры по достоинству оценили твою меткость и уверенную руку. Думаю, теперь найдётся немного желающих бросить тебе вызов без серьёзных оснований.
— Твоими молитвами, — заметил я, сохраняя всё то же расслабленное и умиротворённое выражение лица.
Пущин было вскинулся, чтобы возразить, но тут же передумал, сообразив, что я догадываюсь про те пять копеек, которые он внёс в причины дуэли.
— Да, я обзавёлся некоторыми значительными знакомствами, — чуть помолчав, не стал ничего опровергать Пущин, — Ты просто себе не представляешь, что это за люди! Титаны!
— Угу, и каждый второй из них, если не каждый первый, состоит в масонской ложе, — повернул я голову в сторону прогулочной лодки, где лицом к нам сидела довольно милая барышня, с интересом нас разглядывающая
— Пусть даже и так, но ты это к чему? — сам не заметил Пущин, как выдал себя.
— Просто пытаюсь своим средним умишком сообразить, что может быть общего у масонов и наших крепостных? И знаешь, как по мне — так плевать масонам на наших крестьян, если они не повод для какой-то их собственной цели. Наш народ для масонов — лишь причина, чтобы получить инструменты в свои руки, и не более того. Мне кажется, таких как ты — они попросту играют.
— Какие ещё инструменты? — недовольно поморщился Иван, которого моё сравнение покоробило.
— Я не силён в музыке, но думаю, что инструменты из вас попробуют сделать самые разные, как и принято в оркестре. Одним душещипательную струну про Польшу затронут, другим в уши фаготом дунут, чтобы взыграло человеколюбие против ненавистных крепостников-извращенцев, третьим и литавр хватит, чтобы ощутить себя, хотя бы в мыслях, выше всех остальных. Этакими вершителями судеб и Истории. Оно может и сработать, если дирижёр грамотный попадётся, — зевнул я, прикрывая рот ладонью, — Извини, не выспался, да и тема для разговора у нас скучная.