– То, что она была, я верю. Я спрашиваю, кто она, ну… «по жизни», что ли?
Поморщившись от поставленного вопроса, Иван продолжил:
– По жизни, Костя, она… душа этой самой жизни. Не знаю, не спрашивай. Не объяснить такие вещи, просто верить в это надо – сердцем.
– Да верю я, что ты кипятишься. С этим ладно, каждый сам себе вывод сделал, ему с этим самому и жить. Вопрос в другом. Как в деревню такой компанией заявимся? Вначале нужно послушать, посмотреть со стороны. Может, Тёмку поскромней нарядим? По дворам походит, хлебушка попросит, людей поспрашивает, что тут да как.
Аркадий Львович возмущённо замахал руками:
– Не надо юношу опасности подвергать. Я человек пожилой, не военнообязанный, потому и подозрения не вызову. Скажу, с поезда разбомблённого в лесу заплутал.
– Иван, твоё какое слово будет?
– Да вроде, Костя, всё правильно говорит учитель.
– Значит, на том и порешили. Тогда всё, пойдём отсюда, не нравится мне тут.
Собравшись, они двинулись по тропке, которая пересеклась с хорошо натоптанной дорожкой. Вскоре они вышли к пшеничному полю, возле которого и расположились на отдых. Окинув взором бескрайние море колосьев, Иван сорвал колосок и растёр между ладонями:
– Странно, хлеб озимый.
– Что с ним не так? – Приподнявшись, Костя посмотрел в его сторону.
– Хлеб в силе, а народу в поле нет.
– Так война.
– Крестьянину нет дела до этого. За неделю не уберёт хлеб – урожай потеряет. Не пускают его в поле, видно, немцы в округе. Аккуратней нам нужно, чтоб не наткнуться на них.
– По дороге не стоит идти?
– Вдоль пойдём, чтоб не заплутать. Сейчас отдыхаем, приводим себя в порядок. Вечереет уже, попробуем по сумраку поле проскочить, а с утра Аркадия Львовича отправим в деревню.
– Хорошо, а сейчас всем отдыхать.
В путь двинулись, когда закат заалел над деревьями. Подойдя к грунтовой дороге через поле, Костя присел над колеёй:
– След сегодняшний, от машины. Вот чёрт!
– Что там?
– След мотоциклетный.
– Так, может, колхозники?
– Да откуда у них мотоциклы с коляской, не во всяком дворе телега с лошадью есть, а тут два следа свежих.
– Тогда держим как вариант, что там немцы. Давайте в поле сойдём, чтоб не следить. Пробирались медленно, постоянно останавливаясь и вслушиваясь в тишину. Поле казалось бесконечным, от пыли колосьев першило в носу, потому пришлось на лицо повязать тряпки, оставив открытыми только глаза. К полуночи выбрались на край нивы, за которой начинался лес. Не решившись идти по нему по темноте, отложили это до утра, благоразумно решив, что оно «мудрей». Доев остатки хлеба с тушёнкой, стали дожидаться рассвета. Только горизонт зарозовел, двинулись в путь, по кромке леса, держа в поле зрения дорогу. К полудню вышли к поселению, и увиденное в нём им не понравилось. Расположившись на холме, поросшем малинником, они наблюдали за событиями, происходящими в деревне.
В центре улицы, возле избы с надписью «школа», толпились селяне. Возле босой женщины стоял высокий офицер с хлыстом в руках и, указывая на неё пальцем, что-то кричал. Иван скрипнул зубами. Повернувшись к нему, Костя одними губами прошептал:
– Ты чего?
– Мамку вспомнил. Не позволю, чтоб всякая падаль в бабу русскую пальцем тыкала – удавлю.
Женщина что-то ответила немцу, тот склонил голову, выслушал перевод стоявшего рядом человека, на штатской одежде которого белела повязка. Потом, разразившись бранью, стал бить хлыстом говорившую. Люди зароптали, послышались гневные выкрики, и они придвинулись вперёд. Щёлкнул затвор пулемёта, прикреплённого к коляске мотоцикла, и солдат, сидевший за ним, повёл стволом перед людьми. Вперёд вышел парень и попытался поднять женщину. Лейтенант оттолкнул его ногой. Парень, резко вскочив, кинулся в его сторону с кулаками. Тот, достав пистолет, выстрелил ему в голову. Толпа отхлынула назад, послышались причитания и детский плач. Посреди улицы, рядом с избитой женщиной, уткнувшись лицом в пыль, осталось лежать тело юноши. Иван дёрнулся, но Костя удержал его за рукав:
– Ваня, остынь, не сейчас. В горячке такие дела не решаются.
В это время из здания школы вышел огромный фельдфебель, таща за волосы девушку. Кинув её возле избитой женщины, напоследок пнув сапогом, что-то стал говорить переводчику, который, часто кивая, нервно поправлял повязку. Позади его, вытянувшись в струнку, стояли ещё трое полицаев. Презрительно окинув взглядом стоявших молча людей, офицер ушёл в школу. Избитых женщин немцы увели, а остальных селян полицаи загнали в сарай на краю деревни. Двое остались стоять возле него, а остальные заняли пост возле школы. Отдав распоряжения солдатам, сидевшим на мотоцикле, фельдфебель направился в сторону школы. Мотоцикл с двумя немцами сорвался с места, и звук его затих где-то на окраине села.