Выбрать главу

— Как по-твоему, если я экономлю на прислуге, имею я право одеваться у хорошей портнихи?

— Конечно, конечно.

— Мне посоветовали одну очень хорошую. Я к ней уже неделю хожу, тут недалеко. Меня, правда, предупреждали, что она позволяет себе развязность в обращении с клиентками, и это так и есть, но руки у нее действительно золотые, Сегодня я убедилась, что рекомендациям Нины Николаевны можно доверять.

— Кто такая Нина Николаевна?

— Нина Николаевна с третьего этажа. Жена Павла Семеновича. Иван Дмитриевич поглядел на часы. Не так поздно, можно взять извозчика и через полчаса быть в Караванной. Не терпелось понять, что же появилось там такое, чего раньше не было, или исчезло из того, что было. Да и с вдовой хотелось поговорить сегодня же..

— Я была у портнихи, а ты даже не поинтересуешься, что я себе сшила, — укорила жена.

— Ну, что? — покорно спросил Иван Дмитриевич.

— Не скажу. Сам угадай.

— Платье?

— Нет.

— Блузку?

— Блузки мне вообще не идут, я их никогда не ношу. Столько лет живешь со мной, мог бы и знать.

— Шубку, может быть?

— Ты такой богатый, что можешь позволить мне иметь две шубки? У меня еще и старая хороша.

— Тогда не знаю.

— Быстро ты сдаешься. Давай-давай, спрашивай.

— Что-нибудь из белья?

— Уже горячее.

— Так из белья или нет?

— Нет.

— Сдаюсь. Больше ничего на ум не приходит.

— Я сшила себе капотик для спальни, — объявила жена. — Помнится, ты всегда мечтал, чтобы у меня был такой капотик. Вышло совсем недорого и очень нарядно. Прелесть! Тут— так, тут — вот так, — показала она, бегая пальцами по груди и по бедрам, — а под ним… Понимаешь?

Иван Дмитриевич с умным видом кивнул. Он слушал ее вполуха, прикидывая, как бы вырваться из дому, но при этом избежать скандала. Задача была не из легких. В последнее время жена требовала к себе больше внимания, хотя его былая страсть к ней улеглась, отношения вошли в то тихое русло, плавание по которому всякая начинающая стареть женщина воспринимает на первых порах как трагедию. Жене по-прежнему хотелось всего сразу — и ангельской любви, и долгих проникновенных разговоров о том, в какой из соседних лавок говядина дешевле, и чтобы он ей бесконечно доверял, но одновременно ревновал, а потом каялся и, как в молодости, приставал к ней с объятиями, когда она неприбранная, в одной рубашке ходит с утра по квартире, что давно уже не пробуждало в нем никаких чувств, кроме раздражения от ее неаккуратности. Она требовала от него и юношеской робости, и животной похоти, причем в достаточно прихотливых пропорциях, а Иван Дмитриевич, выматываясь на службе, стал тяготеть к более простым вариантам. В итоге жена решила, что он к ней охладел. Теперь она вечерами обшаривала его карманы в поисках записки от любовницы, украдкой обнюхивала его белье, дулась по пустякам, а накануне месячных, когда ее жалость к себе достигала высшего градуса, устраивала дикие сцены с царапаньем щек, битьем посуды и проклятиями в адрес умершей десять лет назад свекрови, которая будто бы всегда ее ненавидела. Ванечка на то и рассчитывал.

— Под ним совсем ничего, этот капотик надевается на голое тело, — игривым шепотом закончила жена, не веря в его догадливость. — Как ты когда-то мечтал.

— Ты все помнишь.

— Я-то помню…

Иван Дмитриевич обнял ее, дождался, пока она перестанет кокетничать и прильнет к нему, и лишь тогда, нежно покусывая ей ушко, шепнул:

— Смертельно не хочется никуда от тебя уходить, но надо.

Она отстранилась:

— Куда это на ночь глядя?

Его объяснения, что есть одно важное дело, были выслушаны не с обидой, как когда-то, но и без того скорбного фатализма, в который жена впадала теперь при такого рода известиях, прежде чем впасть в истерику. Из кармашка на юбке она достала маленькое зеркальце.

— Посмотри, на кого ты стал похож. На тебе же лица нет! Похудел, избегался.

Он посмотрел. Морда как морда, разве что бакенбарды пора подстричь.

— Что, не нравится? — злорадно спросила жена. — А мне, думаешь, нравится на тебя такого смотреть?

— Но я себя прекрасно чувствую!

— До поры до времени. Я, Ваня, не хочу тебя пережить. Встревожившись, Иван Дмитриевич пристальнее вгляделся в

свое отражение.

— Неужели я так плохо выгляжу?

— Краше в гроб кладут. Я уж молчу, что утром у тебя опять изо рта пахло. Тебе не двадцать лет, пора всерьез подумать о своем желудке.

— Хорошо, но сейчас я должен идти.

Целуя жену, но не вполне понимая, что именно требуется ей в данный момент, Иван Дмитриевич постарался вложить в поцелуй как можно больше самых разнообразных чувств — от признания собственной вины до преклонения перед ее женской мудростью, от сыновней почтительности до желания немедленно обладать ею прямо на обеденном столе.

— Обожди, — растаяв, жарко шепнула она, — я провожу тебя в моей обновке.

Когда через десять минут он спускался по лестнице, а жена стояла над ним на площадке, у перил, вся в розовой пене кружев и бантиков, капотик неожиданно распахнулся, как бы невзначай задетый ее рукой. Под ним не было ничего, кроме обещания скорого блаженства.

6

В комнаты его не пригласили, вдова сама вышла к нему в переднюю. Это была брюнетка лет под сорок, еще привлекательная, с известного типа фигурой, напоминающей смычковый или щипковый музыкальный инструмент. Стройная талия круто переходила в пышные бедра, которыми она могла бы гордиться, будь ноги подлиннее.

— Поймите же, — сказала вдова, выслушав соболезнования Ивана Дмитриевича и не предлагая ему сесть, — я не в том состоянии, чтобы меня допрашивать. Здесь уже побывал ваш помощник, буду признательна, если вы отложите разговор до завтра.

— Мой помощник?

— Так он мне представился. Забыла фамилию.

— Я никого к вам не посылал. Как он выглядел?

— Молодой человек в очках, довольно интеллигентный, но нахальный. Не успел войти, как начал расспрашивать меня про череп, который он днем углядел в моей комнате через замочную скважину. Я его выгнала.

— Череп? — Иван Дмитриевич сделал вид, будто не понимает, о чем речь. — У вас дома есть череп?

— Да, есть.

— Чей?

— Какого-то монгола, но у меня только нижняя его половина.

— А где верхняя?

— Осталась в Монголии. Там из нее сделали ритуальную чашу, так называемую габалу. Такие чаши используются в буддийских храмах для совершения некоторых магических процедур. Я уже объяснила вашему помощнику, что мой покойный свекор был русским консулом в Урге и привез оттуда этот череп. Он купил его в каком-то монастыре, а позже подарил мне.

— Чудесный подарок для молодой женщины.

— Представьте себе, да. Монголы считают, что если верхняя часть черепа годится для габалы, то нижняя приносит счастье.

— Но вы, кажется, используете ее для того же, для чего они употребляют верхнюю.

— То есть?

— Для магических процедур. От вашей горничной я знаю, что вы занимаетесь гаданиями, а где гадания, там и…

— Я всего лишь гадаю на картах, как все женщины.

— Горничная говорит, что к вам ходят гадать какие-то дамы. Вы берете с них деньги?

— Упаси боже! Это мои приятельницы.

— А в каких отношениях вы или ваш муж состояли с господином Зайцевым Алексеем Афанасьевичем?

— Впервые слышу это имя. Кто он такой?

Вместо ответа Иван Дмитриевич вынул из кармана револьвер. Вдова отшатнулась, но он придержал ее за локоть:

— Не пугайтесь… Я нашел его рядом с телом вашего мужа, а он, по словам Зиночки, имел револьвер. Не этот?

— У него был револьвер? Никогда не знала.

— Если это его револьвер, значит, он покончил с собой.

— Понимаю, — усмехнулась вдова, — для вас это самый удобный вариант. Но у него не было причин для самоубийства.

— А враги у него были?

— Литературные критики. Эта мразь предпочитает лить не кровь, а чернила.

— И никто его в последнее время не преследовал? Не присылал каких-нибудь писем с угрозами?