Владимир с Ингельдом и проводником шли впереди. Местный охотник смотрел на норманнов с великим удивлением. Жизнь прожил, но не знал, что есть люди, говорящие на другом языке. Не знал он, как выяснил Владимир, что на свете есть кони — звери, похожие на безрогих лосей, но люди наловчились на них ездить и возить тяжести, не знал о коровах, что не убегают, живут бок-о-бок с людьми, у коров люди берут молоко, сметану, сыр, масло… Охотник стал допытываться, что такое сыр и масло, после чего Владимир подумал лишь, что откуда здесь коню взяться — двух шагов не пройдет по завалам да буреломам. Это человек живет везде…
По ночам землю подмораживало, но с утра весеннее солнце уже нагревало головы и спины. Конунг в последний момент расщедрился: вместо пяти тысяч человек дал восемь. Викинги хоть и видели коней, но верховой езды не знали, от коней шарахались, зато в пешем переходе через лес показали себя так же хорошо, как умели выказывать в бою.
Когда наткнулись на довольно богатую весь, Владимир велел собрать все подводы, посадил три десятка викингов, запрягли лучших коней, и маленький отряд отправился впереди войска. Сам Владимир ехал верхом. Ингельд косился завистливо, клялся научиться держаться в седле, когда остановятся на сутки-двое.
Когда с холма показался Новгород, они уже обогнали основное войско на два суточных перехода. Владимир бросил Ингельду:
— Пойдешь со мной?
Глаза хольмградца безумно горели, по лицу пошли красные пятна. Таким Ингельд не видел его даже перед поединком с Олафом. Сейчас новгородец часто дышал, грудь вздымалась как море в час прилива, его распирала долго сдерживаемая — почти три года! — ярость и жажда мести.
— Сколько людей взять?
— Хватит и десятка. Но назови самых быстрых!
Ингельд кивнул понимающе:
— Не хочешь, чтобы твои враги ушли?
— Боюсь этого, — признался Владимир.
Ингельд взглянул с еще большим уважением. Хольмградский конунг боится не боя, а что враги убегут, сдав город без сражения. Такой конунг заслуживает славы. За ним пойдут самые яростные воины, а сам конунг достоин прозвища Вольдемар Кровавый Меч!
— Я отберу самых отважных, — пообещал он. — И быстрых.
Они выждали, когда к городским воротам потянулись телеги из весей, где везли свежую рыбу, туши забитых оленей, мешки с мукой и зерном. Захватив две подводы, что тащились особняком, быстро зарезали несчастных весян, Владимир с Ингельдом взяли вожжи в руки, а викингов спрятали в мешки, высыпав зерно в грязь и забросав прошлогодними листьями.
Ингельд ворчал, ему досталась тесная одежда селянина, вдобавок обильно забрызганная кровью. Владимир умудрился зарезать двоих, не уронив на одежду не капли.
— Если спросят, — утешил Владимир, — сошлись на меня. Я скажу, что побил тебя за плохое… ну, плохое поведение.
— Я скажу, что твою жену увел! — вызвался Ингельд злорадно.
— Ну, моих жен увести трудно. Их у меня больше десятка…
Но помрачнел, ибо сладкую плоть его женщин сейчас терзают чужие руки. Даже тех женщин, кто в дальних весях. Истекают слюнями счастья, что завладели его женщинами, женщинами князя! Уже только эти мысли заново придают силы их плоти. Его женщин жаждут еще и потому, что тем самым попирают его и возносят себя. Разве не все войны ведутся для того, чтобы жадно сорвать одежду с женщин соседа?
Стражи ворот еще дремали под утренним солнцем. Владимир боялся, что будут взимать плату за въезд, тогда проверят что везут в мешках, но в Новгород еще не докатился обычай взимать мзду за все и со всех, а мостовую пошлину уплатили еще поселяне.
Им махнули равнодушно, поленившись сдвинуть задницы с прогреваемого солнцем местечка, и две подводы въехали в город. Ингельд с любопытством глазел по сторонам, Владимир сидел насупившись, капюшон надвинул на лоб, пряча глаза, руки сунул под мышки, ежился. Страж на выезде из ворот в город сказал сочувствующе:
— Лихоманка бьет? Пьете, дурни, болотную воду…
Владимир кивнул, пряча лицо. Страж наверняка знает его в лицо. За три года в Новгороде что могло измениться?
— Вернешься, — продолжил страж, — выпей меду и пропарься хорошенько! А то подохнешь, кто нам зерно возить будет?
Он захохотал, потом вдруг на лице появилось подозрение:
— Эй, что-то в тебе такое… А ну, покажь свое свинячье рыло!
Владимир приготовился стегнуть коня и понестись в город, но как на зло впереди на улице показался целый отряд. Они шли на смену ночной стражи, все выспавшиеся, здоровые, сильные, готовые разнести вдрызг что угодно и кого угодно.
— Тебе рыло мое ничего не скажет, — пробормотал Владимир. Краем глаза он увидел, как подобрался Ингельд. Рука викинга скользнула под сидение, где прятал меч.
— Все же покажи! — настаивал страж.
С неожиданной легкостью он вспрыгнул на колесо, быстро приподнял капюшон. Его глаза выпучились. На лице было изумление. Он раскрыл рот для вопля, Владимир сказал жестко:
— Молчи! Иначе сейчас умрешь!
Страж опустил глаза, острие ножа касалось его живота. Страж выпустил воздух, покачал головой:
— Княже… Да ты что? Мы ж тебя все время ждали! Да ты только кликни… нет, я сам кликну, мы все за тобой куда велишь!
Владимир ощутил, как гора свалилась с плеч. Он шепнул:
— Когда услышишь крики от княжьего терема, скажешь всем, что я вернулся. А пока никому, понял?
Страж закивал радостно:
— Понял. Посадник и его люди спят долго, возьмешь тепленькими. Это не мы, новгородцы, что встаем с петухами!
— Ты догадлив, — одобрил Владимир. — Быть тебе десятником!
Страж соскочил на землю, Владимир хлестнул коня. За спиной слышал облегченный вздох Ингельда, что едва не сдул его с повозки, а потом чей-то голос:
— Эй, Корыто, чего сияешь как ромейская денежка?
И голос стража:
— У меня праздник, Микуна. Да и тебя скоро пригласят…
Когда подъехали к воротам княжеского терема, Владимир слез, постучал. Открылись не ворота, а калитка сбоку. Дюжий заспанный страж смерил его недружелюбным взглядом. Владимир ощутил облегчение, чужак. Даже одет по-киевски. Посадник местным не доверяет, взял свою охрану.