Глаза разбегались в лавках, торгующих мехами. Здесь были и дорогие меха соболя, бобра, горностая, лисы и сравнительно дешевые беличьи, куньи. В одной лавке лежало несколько шкур белого медведя. В этом ряду Андрей нашел для себя готовую шубу на лисьем меху и точно такой же колпак. По приезду в Новые Холмогоры он отдал обратно одежду, которой с ним поделился в Англии Алферев.
Кроме русских и иностранных купцов, в Холмогоры приехали торговать лопари. На окраине Холмогор стояли их чумы и оленьи упряжки. Низкорослые, смуглолицые, черноволосые люди, одетые в оленьи шкуры украшенные вышивкой и бисером, ходили по ярмарке, с интересом разглядывая товар понравившийся им и предлагая свой. На ярмарку они привезли меха, рыбу, оленье мясо и шкуры.
— А что же я не вижу пеньки на продажу? — спросил Нащокина наслышанный о холмогорской ярмарке Бекман. — Неужели нет спроса?
— Есть! И еще какой! Англичане ее оптом скупают, — ответил воевода. — Только они народ хитрый, в отличие от нас русаков. Дорого им обходилась перевозка пеньки в необработанном виде! По четыре фунта стерлингов за сто пудов! Быстренько прислали в Холмогоры восемь мастеров с веревочными и канатными станками, наняли среди местного люда работников, поставили дом для них! Сейчас вывозят только канаты!
— Да! — грустно вздохнул Бекман. — Если бы у нашего купца такая смекалка была!
Полные впечатлений, путешественники приехали в Новые Холмогоры только поздней ночью. Никто не остался без покупок. Перед отъездом, встретившийся им Борька Щепоткин, желая загладить свою вину перед Бекманом, предложил всем купить на дорогу жилеты на гагачьем пуху у одного Холмогорского купца почти за символическую плату.
— Дорога у вас дальняя, морозная! А в них вы никогда не замерзните! — пообещал он.
Андрей уже привык к тихой и сытной жизни у новохолмогорского воеводы, как Бекман объявил:
— Собирайтесь друзья, одевайтесь потеплей, завтра утром в дорогу, в златоглавую!
На посольство воевода выделил девять санных упряжек. Еду на всю дорогу до Вологды брали с собой, учитывая бедность деревень, в которых они будут останавливаться на ночь.
Дорога до Вологды шла в основном дремучим северным лесом. Погода стояла хорошая, морозная. Иногда с неба падал колючий мелкий снег. Почти все 20 дней до Вологды, Андрей не слезал с саней, изредка вставая, для того, чтобы размять ноги или облегчить лошади возможность взобраться на крутой, скользкий косогор. Лежа на соломе в санях, он был недосягаем для мороза в шубе, сапогах с шерстяными носками и шапке. Глядя на проплывающие над верхушками елей облака, Андрей много думал о том, что его должно встретить в Москве.
Бекман предложил ему пожить у него. Андрей согласился. Конечно, какие-то родственники у него в Москве есть, но они ему были неизвестны. И жить у Елизара Романовича лучше, чем на постоялом дворе. Неудобно надоедать чужому человеку, но что делать? Неизвестно сколько времени пройдет, пока ему вернут законное имущество Бежецких! Интересно, в чьей собственности сейчас оно, отошло государю или им управляют те самые родственники, о которых он ничего не знает? Денег у него осталось немного. Поэтому вся надежда только на помощь доброго Елизара Романовича.
Приехав в Москву, он в первый же день, должен отправиться в родовое имение Бежецких, думал Андрей. Там, в деревенской церкви, в которой погребен вместе с несколькими поколениями Бежецких, его батюшка, он отдаст ему свой последний долг! При этих мыслях на глаза Андрея наворачивались слезы, каждый раз, когда он представлял, как стоит на коленях у его надгробия!
Другие мысли юноши были также грустны, но имели оптимистичные ожидания. Перед его глазами часто появлялась картина прощания с Ксенией, в тот день, когда стрелецкий наряд вошел во двор Лыковых за ним. Ксюшка, догадавшись, за чем они пришли, никого не стесняясь, вдруг бросилась ему на шею, осыпая лицо жаркими поцелуями. У Андрея закружилась голова. Эти поцелуи были первыми. Ничего такого раньше между ними не было.
— Я никому тебя не отдам! — сквозь хлынувшие ручьем слезы, повторяла она.
Стрельцам пришлось буквально отрывать девчонку от Андрея, под замечания возмущенного бесстыдством происходящего Лыкова: