Вдруг ударил воинский барабан. Толпа на центральной части площадки образовала свободный круг метров тридцать в диаметре. Когда барабан смолк, на середину вышел седобородый старик. Шел он с трудом, опираясь на длинный посох, в сопровождении двух молодцев. Годы согнули его спину, но не смогли стереть следы былой силы.
- Это дед Рожно, ему сто лет, а может, и больше, - пояснил Алешка. - Сказывают, знатный был боец. Про него уже сейчас сказки бают.
- И где быль, а где небылица - не разберешь, - добавил Никита.
Про деда Роман слыхал много интересного. Судьба и воинское умение хранили его в несчетном количестве кровавых битв и походов, память о большинстве из которых давно уже стерлась. Разве что в летописях осталось.
Толпа почтительно примолкла, ожидая, что скажет воинский патриарх. Старец сдернул шапку - ветерок шевельнул белые, тонкие волосы.
- Народ честной, - сильным не по годам голосом начал Рожно. - Не бахвальства ради бейтесь на святом месте, где деды и прадеды ваши силами мерялись, а для прибывания воинского духа. По всей Руси воины-куряне испокон веков славились, и да будет так всегда.
Толпа одобрительно зашумела. Старца под руки увели.
- Помрет скоро, - с сожалением сказал Никита.
Одно из поверий утверждало, что пока дед Рожно жив, удача не оставит курское воинство.
Стенки встали напротив друг друга. В первом ряду "дружина" - двенадцать лучших бойцов. Сзади два ряда "ратников". Роман пока в стенке, но скоро его вызовут вперед.
Бойцы стояли плотно, и плечами Роман чувствовал нервную, нетерпеливую дрожь соседей. Кто-то вполголоса посмеивался и балагурил, стараясь не выказать волнения, кто-то шепотом молился - дело-то предстояло нешуточное.
Вперед выскочил бахарь:
- А что, кожемяки, не все ж вам коровью да козью шкуру мять, - заорал он, обращаясь не столько к соперникам, как к зрителям. - Сейчас и мы вас помнем. Вот ты, - бахарь подскочил к "воеводе" супротивной стороны, - как раз сойдешь за барана. А ты за козла.
- А вы, черная кость, рожи копченые, без молотков своих явились? Иль голыми руками нас, кожемяк, одолеть думаете?
Говорун-кожевник был тщедушен и голосист, как и его собрат-кузнец.
- Наши рожи хоть и копченые, а ваши дубленые - ни один молоток не возьмет...
Так минут десять под одобрительный смех зрителей и участников оба бахаря изгалялись друг над другом.
-...А вот сейчас глянем, что крепче, - завершил "вступительное слово" говорун-кузнец, - рожа кожемякина, или кузнецкий кулак.
Бойцы впереди Романа расступились, и он понял, что пора выходить. Противник, как его и описывали, был на полголовы выше и шире в плечах. Руки непропорционально длинные, голова маленькая, лицо со скошенным подбородком: удачные пропорции для хорошего боксера.
- Тебе, малец, жить надоело? - спросил он у Романа, презрительно улыбаясь. - Ну, сейчас зашибу, - Ставила протянул руку к голове Романа, собираясь щелкнуть его по лбу.
Рука была мгновенно перехвачена, и через секунду Яшка лежал на снегу, удивленно моргая глазами.
- Бей его! - истошно взорал Гасила, а за ним заревела и вся кузнецкая стенка. - Не дай встать, не жалей.
Правило "лежачего не бить" действовало только для стеночников и поединщик мог им пренебречь, но Роман делать этого не хотел.
- Эх, - разочаровано крякнул Гасила, - пожалел.
Мельком Роман заметил подковки на носках сапог Яшки, слишком выступавшие вперед. Ставила уже был на ногах. Его физиономия приобрела изначальную самоуверенность. Он сбросил полушубок на снег и стоял голый по пояс, поигрывая хорошо развитой мускулатурой. Рукавицы, как и предсказывал Никита, последовали за полушубком, однако нападать Ставила не спешил.
Роман решил последовать примеру противника, но пока стаскивал тесноватый полушубок, Ставила рванулся вперед, чтобы вложить в удар правой всю силу. Его лицо сияло предвкушением скорой победы. Роману ничего не оставалось, как воспользоваться ногами. Удар пришелся Яшке в солнечное сплетение, что вызвало соответствующий эффект: Ставила не упал, но дыхание его прервалось и несколько секунд он был беспомощен.
- Бей, не жалей! - снова заорал Гасила
Пока Яшка приходил в себя, Роман успел снять полушубок, рубашку и даже сапоги, что вызвало удивление у болельщиков и бойцов.
- Иль сапоги пожалел, Ромша?
- Это он чтобы ловчее зубы из Яшки выковыривать. У Ромши пятка крепче молотка.
- Да у него там копыта - у всех кузнецов так.
Яшка остался в сапогах. Он уже отдышался, спеси у него поубавилось, а вот злобы на лице прибыло - видно, давно не проигрывал в драках.
Роман легко уворачивался от размашистых ударов и отскакивал, когда противник пытался перевести бой в борьбу. На лице Яшки уже появилась кровь. Впрочем, на кулаках Романа тоже: все равно, что пытаться разбить дубовую стену.
Ставила держал удар, как заправский боксер-негр. Мало того: чем чаще ему попадало, тем увереннее он становился. Роман даже почувствовал уважение к Яшке, как ко всякому стойкому противнику. Но когда тот попытался ударить подкованным сапогом - Роман ответил голой ногой. Удар пришелся под колено
Яшка, вида не подавая, попробовал было перетерпеть боль, но в конце концов, сел на снег и обхватил руками пострадавшую ногу. Ему помогли выйти из круга.
К Роману подбежал невесть откуда взявшийся Людота - хотя идти на побоище он не собирался - подал полушубок и сапоги.
- Ежели железо тебе поддается, то человек и подавно, - радостно прокричал он, пересиливая шум увлеченной зрелищем толпы.
Настоящая потеха только начиналась. Не очень слаженно грянула ратная музыка, напоминавшая Роману боевые мелодии шотландцев. Стенки еще стояли на месте, дружно выкрикивая древние боевые кличи. У кузнецов это звучало по-русски только на половину - "гой-тор". Видно, давненько кто-то из пришлых варягов занес в слободу имя своего бога-кузнеца Тора - оно-то и сплелось с русским пожеланием здравия и удачи - "гой".
Но вот стенки стали сближаться - неспешно, приставным шагом, не нарушая сплоченности рядов. Левое плечо вперед, как будто прикрываясь воображаемым щитом. Когда сошлись вплотную, дружины замерли. Глаза в глаза. Ударит первым тот, у кого нервы слабее. Стало тихо, музыка и крики поддержки замолкли - только девки поодаль нет-нет да взвизгнут от страха. Но вот кто-то не выдержал: "Эх, мать честная:" - и началось.
Противники и в бою старались как можно дольше не ломать строя и системы: бьется первый ряд, а когда боец почувствует, что слабеет, на его место тут же станет товарищ из второго ряда. Упавший, не мешкая, отползал за линию боя, уступая место. Или его вытягивали за ноги и старались тут же привести в чувство снегом либо чашей хмельного пенника.