- А какой из себя домовой-то? - спросил как-то Роман у Марфы.
Та поднесла палец к губам:
- Тихо, услышит "хозяин", осерчает.
Потом добавила еще тише: - А обликом разный - кому как покажется.
- А тебе?
- Ростом с курицу, в шерсти, одни глаза светятся. А голос глухой и хриплый.
- На отца Федора смахивает, - со смешком добавил Людота.
Марфа испуганно перекрестилась на его слова. Она каждый вечер клала в старый лапоть угощение для "хозяина" и задвигала его под печь. К утру лапоть был пуст. По словам Марфы это означало, что домовой зла на домашних не держит. Роман же подозревал, что больше оснований быть довольным у кота.
- Я ему прошлый карачун* чару пенника* поставил, так он всю ночь песни непотребные орал и ругался, - сообщил Людота. - Потом с махмары требовал опохмелиться - видать, голова болела.
-Угомонись, - прикрикнула на мужа Марфа.
- Осерчает и уйдет. Это ты песни орал, а не он.
Местный фольклор был полон таинственных существ - то добрых к человеку, то злых. Здесь никому и в голову не приходило сомневаться в реальности "второго" мира.
Роман даже засомневался в своем "просвещенном" неверии в домовых и иже с ними и обратился к отцу Федору.
Ответ был лаконичен и не очень понятен:
- Каждому по вере: в кого веришь, того и узришь.
Кокора рассудила иначе:
- Все, что Господом создано, или при его помощи человеком сработано, душу свою имеет. У леса душа есть, у реки, у озера. И у дома тоже. А душа без тела не может. Что обличье не людское, так по Божьему усмотрению - чтобы с людьми не путать.
Людота был проще:
- Домовой? А что хитрого-то? Ты ж медведю не удивляешься, или другой какой твари?
- Медведь беседовать не умеет.
- А ты пробовал?
...В одну из теплых лунных ночей под Троицу, когда Роман спал не в душной избе, а в клети*, что-то заставило его проснуться. То ли приснилось, то ли померещилось, что на крышке сусека* сидело, свесив короткие ноги, и пристально на него смотрело зеленовато светящимися глазами "нечто".
- Ты кто? - спросил Роман, подавив страх.
- А то не знаешь? - ответило оно хрипловатым голосом.
- По добру пришел, или по худу? - последняя фраза часто повторялась в рассказах о домовых.
- По добру. Да уразуметь тебя, молодец, не могу. Про всех знаю, а ты для меня за семью печатями.
Роман вспомнил один из здешних словесных приемов против нечистых:
- Приходи-ка ты вчера.
"Нечто" засмеялось и сквозь смех ответило:
- Так я вчера и пришел, - и вдруг исчезло.
Уснул Роман быстро - как провалился. Наутро он уже не ручался за реальность произошедшего, но апломб всезнайки убавил:
От людских глаз береги, - шёпотом сказала Кокора, подержав в руках подарок лесовика. - Тряпицу разворачивай только при крайней нужде:
Словарь:
дощатик - лодка с наращенными бортами
забрало - верхняя часть крепостной стены
былица - правдивый рассказ
карачун - один из зимних языческих праздников
пенник - хмельной напиток
клеть - холодная пристройка к жилому дому
сусек - деревянная емкость для хранения зерна или муки
Глава восьмая
"БУЙ-ТУР"
(конец июня 1183-го года)
- Мир дому сему! - в низкий проем двери, согнувшись, протиснулся отец Федор.
Людоту он навещал часто. Видать, пиво Марфы было лучше, чем у других прихожан. Кузнец, невзирая на потери в "винном погребе", его визитам рад - поп был изрядный собеседник.
После второй-третьей чарки начинали толковать на "политические" темы:
- Князюшка-то наш, Всеволод Святославич, дай Бог ему здоровья, не только доблестью среди Ольговичей* более других удался, но и умом, добротою, обхождением. Таких преславных мужей, может, и нет больше на Руси. А толку-то? Чем еще земля курская славится, кроме воинов, в битвах не превзойденных, да соловьёв-разбойников? Это от старого князя Святослава Ольговича пошло - любил удаль воинскую. Сынок его старший, теперешнего князя Всеволода брат, и того пуще - когда в Курске княжил, таких отчаюг из курян в дружину набрал, что в битву с одними ножами засапожными хаживали. Без щитов и шлемов, криком жутким и посвистом неприятеля побеждали. Вот помню... Ну, да выпьем, сыне...
Попу было что рассказать из воинской жизни. Поговаривали, что на крест и рясу благословили его не смолоду. Но о той прежней жизни отец Федор не говорил никогда, считая её полной грехов, которые ему следовало искупить:
- И без этого нельзя, - вздохнул Людота. - Не ты соседа, так сосед тебя. Отродясь так было - что ни князь, то вояка.
- Пора князьям русским не удалью жить и не о славе одной печься. Коли уж Бог тебя над людьми властвовать поставил, так ты мудростью бери, а не ратью. А они, словно дети неразумные, со времен Трояновых добра от зла не отличают. И мыслит всяк из них одинаково - на престол побогаче сесть:Церкву каменную, что еще при Феодосии построили, князя который год прошу поправить: Погоди, говорит, вот детинец подновлю, дружину обихожу, а уж потом: В Чернигове сядет, там и будет град изукрашивать.
- Ну уж, Чернигов, - возразил Людота. - Там Игорь Святославич, нашего князя брат старший, по праву сидеть будет.
- Этот Черниговом уж точно не наестся - Киева добиваться станет. И половцев в помощь покличет. Он со сватом своим, Кончаком, Киев на копье уже пробовал. Не вышло. Еще попробует. Гордыней куда более других полон и бед еще много сотворит... Ну, да выпьем, сыне...
Марфа поставила на стол еще корчагу пива.
- Кабы не распря княжья, - сказал Людота, вытирая бороду рукавом, - так половцев тех уже забыли бы, как звали.
- Может и так, - согласился отец Федор, заедая пиво квашеной капустой. - Как Владимир-киевский в былые времена печенегов разметал. А можно иначе: косоги да торки звериной свирепости племена были, а умом и терпением нашим сели на Руси, окрестились и живут без зла. И с половцами надо не мечом, а разумом. Русь со времен изначальных языки другие в себя вбирала...
Далее разговор пошел невразумительный - выпито было немало. Отец Федор подытожил:
- Хоть они и свиньи, князья наши, но дай им Бог здоровья и долгих лет - другие хуже могут быть.
После этого он нарочито твердой походкой двинулся в город, впечатляя встречных бордовым цветом лица. Слободские собаки почтительно убегали с его дороги, опасаясь дубины: