- Молод показался, княже.
- А ты больно стар, - рассмеялся князь: - Жалеть жалей, да сначала стреляй так же метко, как в той деревне.
"Хороший половец - мертвый половец", - подытожил Роман княжье наставление.
- Ничего, - вставил Срезень, - пооботрется в походах - заматереет.
- Да уж, - улыбнулся Всеволод. - Ему чести воинской много надо, чтобы Седоватый свою дочку за него отдал. А я боярышне Анюте крестный отец, и за суженым ее присмотрю - не забалует...
...- Гой еси, княже, - шумела захмелевшая дружина, поднимая тяжелые кубки. - Будь здрав, Срезень и Ромша... Вольному воля, смелому Поле!
Воинский пояс турьей кожи, подаренный князем, был Роману великоват. Как и дедова кольчуга:
Глава четырнадцатая
ВОЙНА
(апрель 1185 года)
В первой седмице апреля странники первыми принесли весть: хан Кончак двинул войска на Киев, но был разбит князем Святославом и откатился в Степь, оставив русским много пленных.
- А мы-то что? - волновалась младшая дружина. - Второй год без курян Киев обходится. Куда северские князья смотрят?
Воевода курской дружины вместе с князем Всеволодом уехали в Трубчевск, и старшим в Казачьей заставе остался Срезень:
- Навоюетесь еще. Чего-чего, а войны на всех хватит.
Но скоро из Трубчевска на взмыленной лошади прискакал гонец с княжьим повелением немедля готовиться к походу. В Курске ударили в била* и в клепала*, созывая народ на площадь. Бирюч-глашатай объявил сбор рати из горожан и слободичей:
- Князь наш славный, Всеволод Святославич, бьет челом вам, куряне и, ведая о вашей воинской доблести, просит всякого, в ком сила есть, поддержать честь земли курской в походе на степняков:
Курские ратники народ вольный - хотят, пойдут в поход, а если князь не по нраву, так и с печи их не стянешь и никакой воинской добычей не прельстишь. Но тут дело другое: князя Всеволода куряне любили и гордились им, и если уж он просит, как откажешь?
Курск зажужжал, как растревоженный улей. Перво-наперво шли в кабак, пили за князя Всеволода, за воинскую удачу, вспоминали былые походы:
- На половцев идти куда легче, чем на своих русичей. Уж больно много зла от степняков...
Потом, слегка протрезвев, шли в церковь, чтобы отмолить накопившиеся с прошлого похода грехи, а заодно и будущие.
- Вспомнили про Господа, - ворчал отец Федор, отпуская грехи. - Эк перегаром-то от тебя разит, раб Божий - хоть святых выноси.
И только соблюдя ритуал, начинали готовиться: приводить в порядок старинный дедовский доспех, прикупать у стрельников товар, запасаться новыми тетивами для луков. Да мало ли хлопот у ратника перед походом? А встревоженные матери и жены вялили и коптили мясо, сушили сухари - готовили припас недели на две.
Брали в рать не всех. У каждой слободы, городского конца или улицы был свой большак, как Людота у кузнецов, который собирал маленькое войско, заботясь о том, чтобы ратник был остальным не в тягость - не слишком стар, не слишком молод, не хвор, не трусоват и чтобы не остатний* мужик в семье.
- На развод вас оставляем, - смеялись над остатними. - Коль нас в Поле положат, то на вас только и надежда.
..Роман давно не был дома. Срезень в ответ на просьбу своего воспитанника об "отгуле" кивнул: " До утра".
...Когда Роман подъехал к распахнутым воротам, смеркалось. Двор полон народом - слободичи судили и рядили, кто пойдет в поход. Среди прочих стоял Никита с весьма довольной физиономией:
- Меня берут, Ромша.
- А меня нет, - чуть не плача, пожаловался Алешка. - Мал, говорят, воинских уроков не исполнял. Кабы ты слово замолвил:
Чем ближе был день предстоящей битвы на берегах степной речки Каялы, тем нереальнее казалось Роману его знание о роковом для курян исходе. Он все более чувствовал себя не временным попутчиком этих людей, а по-настоящему их современником. Жизнь обволакивала его своей повседневностью, не оставляя места тому, что выходило за рамки обыденных забот. На ближайшие дни такой заботой была подготовка к походу - куча поручений от Срезня, которые надо исполнить тщательно и не мешкая. Для себя времени не оставалось, разве только на то, чтобы повидаться с Анютой...
- Ну? - не отставал Алешка. - Подсобишь? А то сам убегу в поход.
Кому из друзей повезло больше? Тому, кто останется, или тому, кто разделит участь курского воинства, какой бы она ни была?
- Навоюешься еще, - ответил он словами Срезня и со смехом надвинул ему шапку по самый нос. - На твой век хватит.
Множество войн междоусобных и войн с внешним врагом выпадут на долю южной Руси, а с ней - и на долю любого из курян, кто не ляжет от половецкой сабли в предстоящем походе. Алешка вполне может дожить и до страшной татарской грозы с Востока. Одним словом, всем воинской участи хлебнуть придется...
- Надолго ли приехал, сынку? - обрадовался Людота. - До утра хоть?
К удовольствию кузнецкого большака слободичи, осмотрев с ног до головы и Романа и его рослого боевого жеребца, дружно одобрили и того и другого:
- Хорош молодец, а по ездоку и конь.
Марфа прикрикнула на мужиков:
- Да разве парня перед походом расхваливают?
Слободичи, принялись смачно плеваться через левое плечо и поругивать Романа. В конце концов утвердились во мнении, что ни воин, ни его конь никуда не годятся.
...После ужина, Роман вытащил из сундука свою "парадную" рубаху - мягкая, пропахшая ароматными травами ткань ласково легла на привыкшие к доспехам плечи.
- Зря красоту наводишь, - грустно сказала Марфа. - Боярышню твою батька в вотчину отправил, в Римов-город. Харатью тебе мужик передал от неё.
На кусочке выделанной телячьей кожи нетвердым, почти детским почерком было написано: "Буду Богу за тебя молиться, чтобы из сечи живым вышел. Жду тебя, суженый мой".
...Знать, не судьба повидаться с синеглазой боярышней. Поздно отговаривать ее отца от усылки дочери в Римов - страшная судьба ждала этот город в ближнее время. Да и что он сказал бы Седоватому?
Скрипнула дверь, в избу, опираясь на клюку, вошла Кокора, поклонилась на иконы, перекрестила Романа:
- Недосуг тебе божатку свою навестить, так я сама приплелась.
У Марфы с Кокорой было сговорено - прихватив доспех и оружие Романа, женщины вышли во двор.
- В баню пошли, колдовать от лихого железа, - пояснил Людота. - Кольчуга твоя хоть и не простая, а заветное слово ей не помешает... А об Анюте не тужи - сладится. На войну надо с легким сердцем идти: