Роман выбрал из половцев своего супротивника и несся на него, выставив копье и чуть откинувшись в седле назад.
Переливистый свист курян, которому Роман вторил, как умел, тоже был оружием: вон сбилась с шага одна половецкая лошадь, непривычная к этим звукам, другая, не повинуясь седоку, ушла в сторону...
Степняк уже рядом, умело приник на скаку к шее коня - достань его за крепким щитом. Удары копий о щиты слились в один. Роман еще в седле, наконечник его копья окрасился кровью, сам вроде бы цел. Кто-то из своих, сбитый с коня, зажимая рану в плече, уворачивается от половецкого копья. Помочь! Меч Романа, нашел, что искал. Потом еще, еще...
Поле боя осталось за русскими. Ни один из степняков не удержался в седле. Добивать раненых половцев не стали, подобрав своих, нарочито неторопливо двинулись назад. Трое русских нашли свою судьбу в этом скоротечном бою, один из раненых вряд ли доживет до утра. Никита цел:
- Молодец, - похвалил Романа князь Всеволод, одобрительно взъерошив его и так растрепанную шевелюру. - Жаль, что батька Анюты не видел:
- Теперь наш черед! - зычно крикнул князь Всеволод, привстав в золоченых стременах. - Хватит бегать от ворога - от судьбы не убежишь!
- Веди, княже, - отозвались из плотных воинских рядов. - Чему быть, того не миновать...
Призывно взревели боевые трубы, возвещая всем, что куряне готовы к бою. Отозвалась гортанная медь остальных дружин.
Разворачиваясь на ходу в боевой строй, двинулись в сторону половцев. Вначале неспешным шагом, будто и не в бой, с шутками да прибаутками, под удалую гудьбу* музыкантов.
- Слышь-ка, Ваньша, - со смехом обращался кто-то из курян-кузнецов к недавнему сопернику по кулачным боям. - За зубы выбитые зла не держи. На следующую Пасху, как сойдемся, ты уж не зевай.
- Да уж не сомневайся, - отвечал тот, - изловчусь как-нибудь...
- Эй, Гасила-кузнец, как в Курск воротимся, должок верну.
- Который раз обещаешь. Кабы не половцы - не вспомнил бы. Оставь уж себе...
Так повелось издавна: перед боем прощали друг другу старые долги и обиды, как бы привязывая себя к будущему времени - "когда вернемся". Выкрикнули и Романа:
- Кистень, отпусти грехи мне, дураку, а за что - сам знаешь. Как вернемся, с меня медовуха.
Выкрикнул Нелюб - видать, заиграла совесть у парня.
- Кто без греха? - ответил Роман. - Разве отец Федор. Берем третьим - он и тебе и мне грехи отпустит.
- Молитесь, глупые, - пробасил откуда-то священник. - Бог либо выручит, либо выучит... А от медовухи и я не откажусь, как вернемся...
Степняки перестраивались на ходу, пользуясь численным перевесом, охватывали русских полумесяцем, зажимали в клещи.
Пешие ратники недолго поспевали за дружинниками - конные прибавили ходу и ушли вперед. До половцев осталось меньше русского лучного перестрела и у ратников появилась работа: стрелы через головы своих густо ушли на врагов. А конные, развернувшись в лаву, уже бесстрашно неслись во весь опор: копья с алыми флажками-яловцами у наконечников опущены вровень вражьих сердец, червленые* щиты готовы отразить чужую сталь, а впереди только смерть - чужая или своя.
Весь мир для Романа опять сошелся на наконечнике собственного копья. В ушах стоял гулкий топот тысяч лошадиных копыт, переливистый, холодящий "соловьиный" пересвист курских кметей и их грозный клич. А вон и курский князь на самом острие атаки - золоченый шлем, сияя, как нимб, зовет за собой...
Еще за минуту до атаки Роман, зная общую канву предстоящих событий, размышлял о тактике половцев: сейчас они свяжут русские полки боем, дав возможность остальным степнякам подойти с востока и с севера. Отягощенные пешим воинством и, не желая бросать его на произвол судьбы, русские дружины не станут прорываться, а половцам того и надо. Чтобы не было соблазна к конному прорыву, по решению князей дружинники спешатся, отпустив лошадей в степь, и разделят участь ратников. Не захотят русские князья покрывать свои головы позором бегства, не бросят пеших, которых они же и увлекли за собой в Степь, испить шеломами Дону. Лишь ковуи не подчинятся и попытаются прорваться самостоятельно, но уйдут они недалеко...
Плетеный половецкий щит не смог отразить смертельный удар, копье Романа прошло его насквозь, пробив богатый доспех, и осталось в груди рухнувшего на землю степняка. Чтобы выхватить меч - много времени не нужно, но копье второго половца уже рядом - не увернешься. Молнией мелькнуло в голове "Вот и отвоевался", но из-за его спины пришла "своя" стрела, угодив под опушенный лисьим мехом шлем и стерев торжествующую улыбку со смуглого лица: Меч уже сверкал широкими дугами, выбивая искры из половецкого железа, рассекая кольчуги, кожаные панцири, шлемы: От боли все кричат одинаково, будь то русский или половец:
Степняки русского удара не выдержали и, бросив своих убитых и раненых, рассыпались по степи:
Открылся доступ к воде: пили вволю, поили лошадей, запасались впрок.
В душе Роман не чувствовал смятения. Страх перед своей и чужой смертью уступил место сознанию жестокой необходимости, от которой не уйдешь. Жалость к павшим от его руки еще давала себя знать, протестуя из самых глубин. Но разве эти грозные воины достойны унижения жалостью? Они и сами не ведали этого чувства и не ждали его от врагов. Спите, степные удальцы, и пусть ваши души не ищут места - все было честно.
Подъехал Срезень вместе с дедом Смагой, которых Роман в пылу боя упустил из вида.
- Горяч ты, Ромша, - сказал Смага. - В бою по сторонам не смотришь. Тебя бы лет двадцать назад ко мне в обучение:
Передышка была недолгой. Снова запели трубы - с востока и с севера появились новые отряды степняков, сбивались в плотные ряды...
Бой был кровавым. Из русского войска полегла половина, особенно много пало пеших ратников. Из окружения вырвались чудом и ушли вдоль Каялы, но обозы пришлось оставить, усадив тяжело раненых на крупы лошадей: бросать своих - последнее дело.
Уходили до поздней ночи, пока не влипли в мелководную топкую старицу, еще полную весенней воды. В темноте пути не найдешь, да и себя погубишь - решили ждать утра...
Лагерь был угрюм и тих. Князь Всеволод обходил своих, обнадеживал, утешал раненых.
Выбирая место для отдыха, Роман натолкнулся на своего побратима.
- Живой, Василько? Чего не со своими?
- Не расспрашивай, брат, - мрачно ответил тот. - Лучше ложись и усни, если сможешь.
Видно, не захотел ковуйский княжич позорно бежать, предав союзников в самый тяжелый час...
Спалось плохо: кто-то совсем молодой плакал от боли где-то рядом, то и дело звал мамку. Затих только к утру...