- Не опасайся того, что кто-то узнает о нашем нынешнем договоре – я все устрою, как должно. У нас нет такого обычая - обрезать косы… после первой ночи, и я объясню это твоему брату. А… еще простынь… я все устрою, тебе не о чем беспокоиться. Я пойду, – встал он и пошел к двери, а я вспомнила о наставлениях Друны и в отчаянии вскочила и сдернула с плеч рубашку, нечаянно разорвав тончайшую кисею. Она опала к моим ногам, а он развернулся на звук рвущейся ткани и замер, быстро обежав мое тело глазами.
Я замерла, вытянувшись струной и не дыша… ну же! Друна говорила, что против этого невозможно устоять, что вид совсем, до последней ниточки раздетой, нагой женщины пьянит мужей, напрочь лишая их разума. Опять ловила его взгляд, жалко молила своим, но он не взглянул мне в глаза, только поднял руку и медленно провел ею по своему лицу, будто с силой стирая с него что-то грязное или даже сдирая прямо с кожей! Хмыкнул или прохрипел что-то – я не поняла что, не услышала – уши заложило, в висках стучало, разум плавился от почти невыносимого стыда. По голой коже пробежал стылый холод, потом опять кинуло в жар.
- Я все устрою, я же обещал тебе, так что не нужно этого, - опять выдохнул он и… вышел за порог. А я упала на кровать, как стояла. Откуда во мне было столько их – слез этих? Всегда боялась плакать громко и сейчас опять давилась слезами, а хотелось орать! Голосить! Выть от страшного разочарования. Не нужна… Страшная, рыбина бесцветная… поганка бледная. Не нужна ему совсем, ни разу, ни капельки!
Как долго я ревела – не знаю, а только вскоре почуяла себя совсем разбитой и то ли уснула, то ли забылась от усталости. Потом очнулась, будто толкнули меня, вскинулась и села на постели. Поняла, чего я не сделала – важного, основного - я должна была сказать ему, что не хочу разрывать наш брак, что мне нужна свобода, но не от него. Ведь он не знает о том, что давно люб мне, что я разделась, не стыда перед людьми боясь, а потому что с ним быть хотела. Я же не сказала ничего, а он этого просто не знает! Он жалеет меня, а сам ничего обо мне не знает! Ну и пусть вначале жалеет… это уже немало. А потом я подросту, а еще постараюсь много есть и стану не такой худой. Еще если косы хной… и подсурьмить брови… я понравлюсь, обязательно понравлюсь ему когда-нибудь!
Я подхватилась, метнулась к своим сундукам и надо же! В первом же нашла нижнюю рубаху, посчитав это добрым знаком. Накинула ее, следом – полушалок на плечи и выскочила за дверь. Прошла по длинному проходу, растерянно оглядываясь - я не знала дома, не знала где мне искать его. Шла до самого конца, пока не дошла до окна и там запнулась, застыла на месте, потому что услышала…
Все, как тогда, когда брат был с Любчей – из-за двери раздавались похожие звуки. Ритмичный глухой стук временами прерывался, и тогда я слышала звуки поцелуев, бормотание и стоны – протяжные, хриплые – его голос. А потом женские – тонкие и жалобные… будто она была совсем без сил или ей больно… до боли хорошо! Мужской остервенелый какой-то рык и опять ритмичные стуки, громкое хриплое дыхание, слышное даже за дверью... Я замерла, не двигаясь и не дыша, а казалось – медленно падала в бездонную пропасть. Сколько я так стояла, как неживая, безнадежно опустив руки? В груди запекло… втянула в себя воздух, которого не доставало… опомнилась и задышала, развернулась и пошла на непослушных ногах, где-то по дороге утеряв полушалок.
Уляна… мой страх. То, чего я так боялась – его Любча… Вошла в отведенную мне светелку и осторожно опустилась на кровать. Я словно замерзла внутри, замерла. Прикрыла веки и жалко улыбнулась… ну надо же – сейчас бы поплакать всласть, а слез нет, как нет. Только еще с того раза жжет под веками, будто туда песка насыпано. Начала тереть кулаками, прижала сильно - не помогает, хуже только стало.
Сидела и раскачивалась всем телом, зябко обняв себя руками. Сама понимала, что не в себе сейчас, что нужно опомниться, успокоиться. А в голове одно - что же он не пощадил меня, не потерпел, не обождал хотя бы самую малость - эту ночь одну?!
Встала, вдруг разом решив, что буду делать дальше. Прошла, покопалась в сундуках, нашла и взяла в руки ножницы для рукоделья. Постояла немного, глядя в зеркало – глаза красные, больные и волосы растрепаны… стянула их в косу.
Большие кованые ножницы показались неожиданно тяжелыми, или руки вдруг ослабели? Решительно выдохнула и стала резать косу – прихватив рукой, понемногу, но верно. Связала срезанный обрубок такой же синей лентой, как та - обручальная. Осторожно положила на стол и посмотрелась в зеркало – тонкие светлые прядки пушились одуванчиком, едва достигая плеч неровными кончиками. Голове стало непривычно легко, даже отступила боль, раздиравшая ранее виски.