— Ну, а Анатоль что это? едва имѣлъ силу пропуститъ сквозь стиснутые зубы Скавронцевъ.
— Anatole, повторила княгиня, — вы знаете, какъ онъ любитъ сестру и всегда старался qu'elle fasse un parti convenable… А тутъ чего же лучше? Такая карьера — вѣдь онъ еще такъ молодъ! — и скоро, можетъ-быть на дняхъ, огромное состояніе…
Скавронцевъ открылъ большіе глаза:
— Откуда же это? Вѣдь изъ-за того самаго, что у него ни назади, ни впереди гроша не было, и отказывали вы ему съ княжной!
Маленькая княгиня торопливо замахала ему обѣими руками:
— Je vous dis, tous les bonheurs à la fois! Когда онъ такъ отличился на войнѣ, дядя его, старикъ Соковнинъ, нашъ здѣшній богачъ…
— Кащей этотъ, скряга? добавилъ, злясь и мучась Скавронцевъ.
— Ну да, сосѣдъ нашъ… Вѣдь ему подъ восемьдесятъ, и онъ бездѣтный… Онъ вдругъ пришелъ въ восторгъ de son héroisme, и выбралъ Бахтеярова своимъ наслѣдникомъ и написалъ въ его пользу завѣщаніе съ тѣмъ условіемъ, чтобъ онъ присоединилъ его фамилію къ своей, назывался бы "Бахтеяровъ-Соковнинъ".
Скавронцевъ всталъ съ мѣста.
— Чего же лучше, княгиня: и герой, и богатъ, и сосѣдъ, и двойная фамилія; могу васъ только поздравить съ такимъ рѣдкостнымъ зятемъ!
Но мать Тата чувствовала себя въ эту минуту въ такомъ раю, что и замѣтить была не въ состояніи той желчной ироніи, что говорила въ этихъ словахъ.
— Oui, cher ami, простодушно проговорила она, — Господь услышалъ наконецъ мои молитвы… И за такую милость Его во мнѣ (она при этомъ весело и даже какъ бы лукаво моргнула своему собесѣднику,) я положила себѣ изъ собственныхъ моихъ грошей весь иконостасъ у насъ въ церкви вызолотить вновь…
— Само собою! промычалъ на это не вѣсть въ чему Александръ Андреевичъ. — Ну, и когда же это должно у васъ окончательно рѣшиться?..
Маленькую особу нежданно обуялъ вдругъ опять суевѣрный страхъ.
— Ахъ, не будемъ такъ говорить ради Бога! Я ничего не знаю, формальнаго предложенія онъ не дѣлалъ, да и кому же?… Дайте имъ еще свидѣться и…
— И свидятся, и вѣроятно скоро? перебилъ онъ.
Она повела на него увлажнившимися снова глазами и утвердительно закачала головой:
— Anatole пишетъ, они уѣзжаютъ на томъ же пароходѣ завтра… Только тотъ по какимъ-то дѣламъ въ Одессѣ дня два остаться долженъ, а Anatole проѣдетъ въ Кіевъ, а потомъ они гдѣ-то съѣдутся и пріѣдутъ сюда вмѣстѣ. Бахтеярову надо къ дядѣ, а въ Соковнино мимо насъ дорога…
— Къ золотому мѣшку на поклонъ…
— Ah oui, cher ami, что же дѣлать, деньги въ нашъ вѣкъ выше славы и почестей! заключила нравоучительно маленькая княгиня, все также не догадываясь о злобѣ и мукѣ, снѣдавшихъ въ эту минуту душу ея бѣднаго "cher ami".
Скавронцевъ въ тотъ же вечеръ уѣхалъ за тридцать верстъ въ другое имѣніе Можайскихъ подъ предлогомъ какого-то экстреннаго тамъ дѣла.
Но ему нельзя было не вернуться въ пріѣзду Анатоля, своего патрона, воспитанника и пріятеля; это была въ нѣкоторой мѣрѣ обязанность его, долгъ… Онъ поѣхалъ встрѣчать его на станцію…
За послѣдніе дни, вдали отъ Тата, Александръ Андреевичъ успѣлъ одержать нѣкоторую побѣду надъ самимъ собой. Онъ все время настойчиво доказывалъ себѣ всю "непроходимую глупость" своего увлеченія и при этомъ съ намѣреннымъ, предвзятымъ великодушіемъ обвинялъ въ немъ одного себя. "На то она и женщина", разсуждалъ онъ, "чтобы насъ морочить и власть свою надъ нами выказывать. Потѣшилась и будетъ; ей что!… А вотъ какъ я, олухъ Царя небеснаго, какъ я на эту удочку въ серьезъ пошелъ, далъ себѣ сердце въ куски порвать, подъ старость лѣтъ шута въ ея глазахъ разыгралъ?"… Провозившись съ собою такимъ образомъ съ недѣлю времени, въ полномъ одиночествѣ и усиленномъ движеніи (онъ почти не слѣзалъ съ лошади все это время), онъ пришелъ къ заключенію, что "все это теперь баста, надо единожды навсегда изъ головы и самое воспоминаніе объ этомъ выгнать… Покажу я ихъ сіятельству, что нашего брата, стараго гвардейца, въ конецъ сломить и ей не подъ силу!"…
Онъ пріѣхалъ на встрѣчу Анатолю въ этомъ пріободренномъ настроеніи, спокойный и равнодушный съ виду. Тата съ матерью прибыли еще ранѣе его на станцію, прямо изъ Большихъ Дворовъ… На ней былъ обворожительный весенній туалетъ и прелестная круглая шляпа-feutre съ обмотаннымъ кругомъ такого же цвѣта перомъ. Никогда на его глаза не бывала она такъ хороша, какъ въ эту минуту. Несмотря на весь ея свѣтскій опытъ, на прирожденную способность таить свои ощущенія, зеленые глаза ея горѣли искрами, сквозь нѣжную кожу лица проступалъ живой, необычный ей румянецъ; она улыбалась нѣжно, сосредоточенно и счастливо… Скавронцевъ, глядя на нее, улыбался тоже, улыбался улыбкой, приходившеюся въ извѣстной мѣрѣ сродни тѣмъ, съ какими выступали на смертную арену безтрепетные гладіаторы римскихъ цирковъ…