Рудаков снял с плеч руки Кононова, отошел к окну. Голубое безоблачное небо. Майское солнце щедро грело землю. Буйно зеленел в палисаднике крыжовник. И тополь начинал расправлять маслянистые клейкие листочки...
Хотелось напомнить Аркадию, что его дочке всего восемь лет, что жена, Клава, ждет второго ребенка. Но зачем? Уговорить оставить в Алапаевске? Но он, Рудаков, никогда на это не пойдет. Жена и дочка Манефа останутся здесь, поживут со стариками. А кончится кулацкая заваруха — можно и в Топорково увезти.
Рудаков решительно повернулся, шашка звякнула о ножку стула. Спросил:
— Когда ехать?
— А вот напишу мандат, печать пришлепну — и в дорогу.
В подкрепление Рудакову выделили полтора десятка милиционеров и красноармейцев из комиссии по борьбе с дезертирством. Через два дня он благополучно добрался с ними до Топорково и, присоединив весь наличный состав милиции третьего района, выступил против банды, расположившейся вдоль реки Вязовки.
Колчаковский унтер Афанасий Мугайский, возглавлявший эту группу, знал о выступлении отряда Рудакова, готовился к его встрече, но серьезного сопротивления оказать не смог. На обширной полянке, освободившейся от снега, чуть-чуть тронутой зеленью проклюнувшейся молодой травы, на поляне, удобной для любовных игрищ тетеревов, зазвенела сабельная сталь, загремели ружейные выстрелы.
Рудакову удалось разгромить основные силы банды. Более пятидесяти крестьян — в основном 19- и 20-летних парней из окрестных деревень — побросали оружие и вышли с поднятыми руками. Они умоляли о пощаде. Рудаков качал головой и грубо ругался:
— Спустить бы с вас штаны да исполосовать пониже спины, враз бы поумнели, олухи безмозглые.
Афанасию Мугайскому удалось скрыться. Он добрался до деревни Берестнево, оттуда — в расположение Василия Толмачева.
Рудаков с волостным военкомом Долгановым продолжал прочесывать лес. То тут, то там они обнаруживали поспешно брошенные землянки. Их обитатели либо подались к Толмачеву, либо, уповая на бога, навострили лыжи в родные деревни. Провались она пропадом эта война. Вон уже трава до колена, сено косить надо, а там и до жатвы недалеко.
Отбившись во время облавы от своих, решил пробиваться к тятьке с мамкой и Федор Комаров, обросший белым пухом и обовшивевший молодой мужик из деревни Комарово. Бухнувшись на колени у комля голенастой сосны, он крестил свою глупую башку и истово шептал: «Святый боже, святый крепки, святый безмерны, помилуй нас от вечных мук ради пречистые крови твоя. Прости нам прегрешения наши ныне и присно и во веки ве...»
Молитву прервали посторонние голоса. «Втюхался», — мелькнуло в голове. Федор увидел цепи красноармейцев и милиционеров. Как молился, стоя на коленях, так и открыл беспорядочную стрельбу. Его узнали. Кричали:
— Федька, кидай винтовку, не дури!
Но Комаров уже не владел собой. Безрассудно выпустив еще две обоймы, он, задыхаясь и запинаясь о валежник, ударился бежать. Но пуля догнала Федора Комарова, и он, не охнув, скатился в овраг, роняя из подсумка золотистую россыпь неизрасходованных патронов. А в кармане так и осталось неотправленное письмо: «Теперь не знаю, придется или нет вернуться домой... Простите и благословите, дорогие родители. Наверно, больше не видаться. Можно бы жить еще так, как жили, но это лютей и можно замереть голодной смертью. А напоследе расстреляют. Очень плохо нашему брату. Пожалел я своего имущества».
В том же кармане клочок бумаги с молитвой и письмо горюющей о беспутном миленке Антониды Комаровой, его невесты.
8 июля «зеленые», несколько оправившись от ударов, нанесенных отрядом Евгения Рудакова, провели общее собрание. На нем впервые появляется уже знакомый нам Михаил Евгеньевич Тюнин.
«На собраниях я был три раза. На одном был какой-то неизвестный мне мужчина, называвший себя офицером. Он среднего роста, на глазах пенсне со шнурком, одет в кожаные с высоким подбором сапоги, черную поддевку, защитного цвета галифе, на ремне кобура с револьвером, на голове — шляпа. Фамилии его не знаю, но брат называл его по имени — Михаил Евгеньевич. Во время собрания в лес к нему приходила монашка. Имя ее Евгения Александровна... Она приносила Михаилу Евгеньевичу пшеничные сухари, сливочное масло, два огурца и остальное, что — не знаю. Он ночевал в лесу. На собрании говорил: «Надо соединиться всем вместе, иметь связь, искать по лесу и деревням остальных дезертиров и их организовывать. Я имею связь с Ирбитом, Алапаевском, Екатеринбургом, а другие, подобные мне, имеют связь еще дальше, а когда все будет устроено, связь будет широка и глубока, мы устроим восстание, я вам оружие достану, патронов».