Наган без шомпола
Зима на Урале в 1930 году выдалась снежной. Сугробы добрались до верхних наличников приземистых изб, огромными козырьками нависли над дощатыми заплотами. Снег убирали только на центральной улице, на остальных он наслаивался от снегопада к снегопаду, утрамбовывался ветром и временем.
Было тихо. Месяц блестками высветил сугробы, санную дорогу, натертую конскими яблоками. Освеженные морозцем, Гриня и Семен Семенович направились к Харитоновскому саду, где в жарко натопленном ларьке знакомый мужик торговал бутылочным пивом и даже — только тайком — крепчайшим самогоном.
...Свердловский окружной уголовный розыск размещался в двухэтажном ветхом здании, которое стояло на том самом месте, где теперь расположился Центральный почтамт. Сотрудники угрозыска жили по соседству, а точнее, во флигеле этого же нелепого надворья, унаследованного от дореволюционного присутственного места. Поэтому, а может и по другой причине, в частности от переизбытка работы, инспекторы и агенты УГРО засиживались в своих кабинетах далеко за полночь. Не составлял исключения и этот субботний вечер.
В кабинете заместителя начальника отдела уголовного розыска Георгия Горохова собралось человек пять. Под потолком плавал табачный дым.
— Что будем делать? — спрашивал Горохов, поглядывая сквозь очки на товарищей.
— А что делать... И так не знаем, когда досыта спали. Конная милиция патрулирует. Сторожей проинструктировали. Коммунистов на Верх-Исетском заводе, на макаронной и в депо, которые оружие имеют, предупредили.
— Но грабежи не прекращаются. Вчера извозчика убили, тулуп сняли. Третьего дня директора клуба до полусмерти избили. Сорок метров плюша для занавеса нес — отняли. А труп — на торфянике? Может, одна шайка действует, а мы ушами хлопаем.
— Похоже, что не наши мазурики, — согласился Лобастов, — своих всех перетрясли.
Народный следователь Смагин, рабочий кабинет которого располагался в здании УГРО, бросив копаться в пухлых папках, пришел сюда же. Его появление внесло некоторое оживление.
В то время надзор за работой милиции осуществляли не органы прокуратуры, а народные следователи, и потому Смагин представлял некое официальное лицо, с которым надо бы держаться настороженно. Но к этому сорокалетнему, начинающему лысеть, добряку работники сыска были расположены наилучшим образом. Агент Миша Лобастов встретил его вопросом, который задается Смагину регулярно в течение нескольких месяцев:
— Ну как, Пантелеймон Петрович, ваш щенок все еще потеет?
Хохот колыхнул волны табачного дыма. Смагин смущенно улыбнулся.
Пантелеймон Петрович уже давно вынашивал мечту приобрести щенка служебно-розыскной собаки и, обнадеженный начальником угрозыска Скорняковым, с нетерпением ждал, когда в питомнике появится потомство. Наконец его мечта сбылась. Смагин пестовал щенка, как ребенка. Со знакомыми и малознакомыми следователь говорил только о нем. Однажды, войдя в кабинет Горохова, Смагин в присутствии других сотрудников розыска восхищенно сказал:
— И что за неугомонный щенок! Знаете, сегодня он так набегался, что даже вспотел.
Под неучтивый хохот собравшихся Миша Лобастов разъяснил ему, что собака — та самая скотина, у которой кожа не имеет пор, а значит и потеть не может.
...Не успело улечься веселье уставших за день людей, как в дверях появился дежурный. Прямо с порога он выложил:
— Георгий Васильевич, только что поступило сообщение. На углу Восточной и Первомайской совершено убийство. Стрелявший в прохожего задержан.
Горохов накинул шинель, коротко бросил:
— Лобастов, Смагин — со мной!
...Из дома напротив выбежал раздетый парень лет двадцати.
— Товарищ начальник, бандита мы с Федькой, братаном, поймали. У нас он, связанный.
Горохов и Смагин направились в дом, Лобастов отправился встретить милиционеров из резерва, чтобы наглухо перекрыть место происшествия, осмотр которого решили произвести, когда развиднеется.
Убийца сидел на полу кухни, весь спеленатый вожжами. Длинный, тощий, переломленный, как складной метр, он по-лошадиному раскачивал головой и раздражающе ныл. На давно небритом бескровном лице, чуть пониже правого глаза, взбугрился синяк.
— Да развяжите вы его, — брезгливо распорядился Горохов. — Ну, а теперь рассказывайте, как и что тут произошло.
Младший, тот, что выбегал на улицу, возбужденный своим героизмом, шмыгнул носом, стал рассказывать: