Этим же чувством были охвачены все. Скорее, скорее!
Рядом с Путиловым плыл лейтенант. Он дышал тяжело, отфыркивался, непослушное бревно крутилось под ним, и он то и дело погружался в воду. Путилов посоветовал:
— Да не залазьте вы на него, товарищ лейтенант, держитесь за полено-то и пихайте вперед.
Первое время взвод держался кучно. Но его стали догонять люди на лодках, на весельных плотах. В Днепре стало гуще от людских тел. Вот когда все началось! Не редкие очереди, не отдельные шлепки мин, а шквальный огонь обрушился на скопление этого необычного марафонского заплыва. Яростно скрипели шестиствольные минометы, ухала дальнобойная артиллерия, осатанело колотили крупнокалиберные пулеметы. Вода кипела, вставала столбом, взлетали вверх доски и человеческие тела.
А он, Путилов, толкал и толкал вперед колоду, в которой, прикрученные бечевой, лежали автомат, сапоги и катушки с телефонным кабелем. Враг бьет по тебе, хочет убить тебя, а ты, кроме как крепким словом, не можешь ничем ответить. Скорее, скорее туда, на правый берег, а там посмотрим — кто кого!
А берега не видно. Он обозначен лишь ослепительными вспышками беспрерывно бьющих пулеметов и автоматов. Потоки свинца поливают головы плывущих. Уже позже поэт напишет об этом:
На берег Путилов выбрался одним из первых, с бешенством застучал его автомат. Справа и слева рванули гранаты. Вот уже кто-то хрипло закричал: «Ура!».
Где твой взвод, где твой командир — не до этого. Люди группировались, тут же находились и командиры, порой с погонами рядового. Рванули вперед, в ход пошли приклады, ножи.
Нет, фриц, не на таковских напал! Путилов прыгнул в окоп, стеганул из автомата по убегающей фигуре немца. Выкарабкался и, кряхтя под тяжестью катушек, побежал дальше. Лишь в третьей линии окопов бойцы остановились, стали приводить себя в порядок, перевязывать раны, разбираться, кто откуда и в какой роте стоит на довольствии, а кто уже не нуждается ни в каком довольствии.
Собрался и взвод управления глазастого, теперь раненого в руку, лейтенанта. Кроме Путилова и командира в нем осталось еще три человека. До рассвета отбили две атаки. А с левого берега все прибывали и прибывали мокрые, злые, нетерпеливые солдаты. Каким-то чудом были переправлены две противотанковых пушки.
Перед рассветом, чуть отдохнув после «купания», рванули в атаку и оттеснили противника километра на полтора. Плацдарм расширялся. Уже перебегали от подразделения к подразделению связные, зазуммерили коробки полевых телефонов. На правом, только что занятом берегу, начали работать штабы полков и дивизий.
Теперь Путилову надо было браться за выполнение своих непосредственных обязанностей — обеспечивать связь с командным пунктом.
Лейтенант морщился, поглаживая раненую руку.
— Болит?
— Не очень. Ну, так как? Ты в милиции работал. Приходилось брать бандитов?
— Всякое бывало.
— Ну и тут бандиты. А нам сейчас одного надо, живого. Забирай весь взвод, — лейтенант невесело усмехнулся.
— Не надо. Управлюсь один. А если не повезет, то и вчетвером ничего не сделаем.
— Так не пойдет. Автоматчики, в случае чего, прикроют тебя.
Ракеты светили беспрерывно. Четверка бойцов сантиметр за сантиметром продвигалась вперед и влево, где виднелись пни недавно поваленных деревьев. Путилову казалось, что в том направлении несколько тише. И не ошибся. К этому участку наши не могли подойти — берег был заболочен. Но то, что немцы должны сидеть на взгорке, утыканном пнями, он не сомневался.
К высотке подползли с правой стороны и тут, среди деревьев, позволили себе подняться в рост, размять затекшие ноги.
В этот момент и услышал Путилов тихое, боязливое:
— Вер ист дас?
Реакция была мгновенной.
— Руих, — прошептал Путилов и шагнул навстречу немцу. Не успел тот опомниться, как был придавлен к земле.
Но немец был не один. Сразу с двух сторон полоснули автоматные очереди. Друзья Путилова ввязались в перестрелку, успев крикнуть:
— Сидор, отходи, волоки немца!
Путилов затолкал пленному в рот загодя припасенную тряпку, спутал руки ремешком от нагана, одолженным у лейтенанта, и пополз к болоту. Едва ли кому придет в голову, что разведчик с пленным решил дать такого крюку да еще с риском увязнуть в трясине.