— Не будешь жалеть, папашка, хороший лист купил, хороший харчо будет.
И опять тихо:
— Восьмое марта ездить буду, мимозу возить буду. Камешки неси много, будешь денег иметь много.
Борис Соломонович расстроился
Майор Морозов приехал в управление чуть свет. Несмотря на свою солидную комплекцию, бодро взбежал на третий этаж, шагая по гулкому коридору, где размещаются кабинеты работников ОБХСС, заметил ключ, торчащий в крайней двери.
— Старина уже здесь, — с уважением подумал он о начальнике отдела полковнике Верховском.
В своем кабинете сбросил плащ на стул, достал из сейфа тощую папку и направился к Верховскому.
Невысокого роста, худощавый, с редкими ковыльными волосами на голове, полковник поднял на Морозова глаза.
— Здравствуй, Иван Алексеевич. Что так рано поднялся, чего изыскался?
— Мыслишки, как комары, осаждают, Владислав Иосифович. Разобраться надо.
— Присаживайся, — полковник сдвинул лежащие на столе бумаги.
— Вы помните Бориса Соломоновича, зубного техника? Он одно время у нас в санчасти работал.
— Это какой Борис Соломонович? Кригер, что ли? Сухой такой и легонький, как пробка.
— Ну, ну. Пацанов пятеро и жена — страсть ревнивая. В партком еще жаловаться прибегала.
Верховский засмеялся, вспомнив неказистого, рано облысевшего Кригера в толстых роговых очках. Еще в годы, когда его череп покрывала курчавая шевелюра, Кригер дал основательный повод для ревности. С тех пор никакие заслуги на фронте укрепления семейных уз не могли уничтожить недоверчивость придирчивой супруги.
— Так вот, Владислав Иосифович, пять дней назад этот Кригер приходил ко мне. Рассказал о каком-то страховидном типе, который завалился к нему на квартиру и предлагал золото. Сколько золота, в каком виде, Борис Соломонович не знает. Он так расстроился... Накричал на него и указал на дверь. Потом вспомнил о нашем существовании и пожалел. Выгнал он, Владислав Иосифович, Бадейкина.
— Какого Бадейкина?
— Вот, — Иван Алексеевич извлек из папки увеличенную фотографию. — Я показывал ее Кригеру.
С фотографии смотрел человек лет пятидесяти. Широкий нос с раздутыми ноздрями, мясистые надбровные дуги с тощей растительностью, под ними глубоко запрятанные маленькие глазки. От подбородка к крыльям носа — канавки морщин. Надо отдать должное наблюдательности Кригера, узревшего в нем страховидность.
Вот уже месяц, как был уволен с прииска Бадейкин. Администрация имела серьезные основания подозревать его в краже золотого песка. Но доказательств у нее не было. Уволили за пьянку. А милицию, в частности отдел БХСС областного управления, интересовали эти подозрения.
— Та-а-к, — задумчиво произнес Верховский. — Значит, в третий адрес стучится?
— К Кригеру приходил пять дней назад. В тот же вечер видели его в поселке Шарташ. А теперь... Беспробудно пьет.
— Значит, продал? Кому?
— Этого твердо сказать не могу. Знаю, что был у Боровлянского.
— У Борова?
— У него.
— Неужели ожил старый нэпман?
Майор Морозов удобнее разместился на стуле, вынул сигареты, зажигалку. Приготовился к обстоятельному разговору.
У Ивана Алексеевича уже отчетливо обозначился второй подбородок, несколько утратилась прежняя гвардейская внешность. Но даже погрузневший, он не растерял строгой собранности, оставался человеком живым и деятельным.
— Когда он освободился?
— Восемь лет назад.
— Ах, старый песочник. — Владислав Иосифович поднялся, прошел к тумбочке с графином, налил воды в стакан и, не выпив ни глотка, вернулся к столу. — Насколько я помню, металлом он тогда не занимался.
— Думаю, что всем занимался, до чего могли дотянуться руки.
— Установочные есть?
— Вот, — подал Морозов листок бумаги.
Полковник устроился в своем кресле, привычным движением надел очки, стал читать:
«Боровлянский Петр Сидорович. Родился в 1902 году в Барановичах. На Урал приехал с братом Мефодием в разгар нэпа — в 1925 году, завел собственную торговлю кожей и кожевенными товарами... Мефодий Боровлянский расстрелян ОГПУ за махровую спекуляцию. Петр свернул торговлю. До войны работал в различных артелях, в 1945 принял артель «Красный кустарь». В 1950 году осужден на семь лет по статье 154 часть вторая (ого, на полную катушку!), освободился в 1957 году. Работал заготовителем в облпотребсоюзе. В 1962 году ушел на пенсию».