Садясь в машину, покачнувшуюся от его тяжести, Петр Сидорович помотал головой. Он все еще переживал за свою память. Высокий, с усиками, устроился рядом.
— Какой приятный человек, — сказал Петр Сидорович.
Высокий согласился:
— Иван Алексеевич-то? Да, очень хороший человек. Давно знакомы с ним?
Петр Сидорович вздохнул:
— Склероз. Встречались где-то. Прямо неловко даже.
Машина мягко шумела по асфальту, изредка гравий стучал о днище. Шофер включил приемник и расположившиеся на заднем сиденье замолчали, прислушиваясь к тихой, задумчивой песне об иве, которая утверждала, что родиться надо не красивым, а счастливым, потому как «красота завянет, счастье не обманет».
Был ли счастлив Петр Сидорович? Ну, это как сказать. В свое время владельцы «торгсинов» широко распахивали перед ним двери, а Фадеев, директор винного завода, привозил ящики коньяка прямо на дом. Были и черные дни. О них лучше не вспоминать. Особенно те годы за решеткой. Потом...
Петр Сидорович стал сладко подремывать. Машина входила в город. Тот, которого оставшийся в поселке назвал Давидом Григорьевичем, пригнулся к округлому, хрящеватому уху старика, тихо произнес:
— Дельце одно есть, Петр Сидорович. Может, заедем ко мне?
Петр Сидорович помолчал, соображая. А вдруг насчет камушков? Кто мог сказать? Неужели этот пес одноногий? Сто раз говорил, что мне не нужны лишние свидетели... Опять же лицо этого Ивана Алексеевича знакомо...
— Можно, конечно, но, — уклончиво начал старик, — но мне в собес. К десяти вызывали. Может, сейчас поговорим?
Давид Григорьевич выразительно повел глазами на спину шофера.
— Хорошо, только уж вы меня потом подбросьте до места.
— Все будет в порядке, Петр Сидорович.
«Волга» миновала центральную площадь и, сделав вираж вправо, затормозила. Давид Григорьевич вышел первым, придержал дверцу. Старик, покряхтывая, стал вылезать, сипловато спрашивая:
— Может, вы по поручению?
— Конечно, конечно, — весело отозвался Давид Григорьевич. — В нашем деле не самовольничают.
Петр Сидорович выпрямился. Глянув на входную дверь высокого кирпичного здания с зарешеченными окнами первого этажа, изменился в лице. Немая сцена продолжалась минуты две.
Наконец, старик вынул из кармана платок, нервно продул ноздри и устало сказал:
— Понятно. Не ожидал. Это вы и хотите уточнить «сумму заработка»?
— Мы и хотим. Теперь вспомнили, где встречались с Иваном Алексеевичем?
— Нет, не помню.
— Ну, это простительно. В год вашего первого ареста он был совсем юным.
— Да-а, бежит время.
— Бежит, Петр Сидорович.
— Высоко к вам подниматься?
— Совсем пустяк — на второй этаж.
— Тогда идемте. Выше я бы не согласился.
В кабинете заместителя начальника следственного отдела подполковника милиции Давида Григорьевича Аршавского Петр Сидорович Боровлянский (то был, конечно, он), спросив разрешения, снял чесучевый пиджак и тяжело опустился на стул. Глаза его сузились, выдавая лихорадочную работу мысли. Подполковник вежливо посоветовал:
— Не майтесь, Петр Сидорович.
Аршавский убрал со стола развернутую газету. Под ней лежали коробка «Казбека» и фотография человека с ястребиным взглядом, у которого была изъята эта коробка. Глаза Боровлянского налились бешенством.
— Сволочь... Обнажился?
— До исподников, Петр Сидорович. Ну, теперь вы расположены к беседе? Или Ивана Алексеевича подождем? Он быстро закончит обыск в вашем доме и прибудет. Кстати, за Чердынцевым, Курасовым, Топорковым... Не буду всех перечислять. За ними тоже машины посланы. Персональные.
Улыбнитесь, Таня
— Таня! Елютина! К телефону.
В узком институтском коридоре только что вывесили факультетскую стенную газету. Стайка девчат, пересмеиваясь, толпилась около нее. Подошла и Таня с необъяснимым стесненным чувством. Казалось, беда, свалившаяся на ее семью (она даже сейчас мыслила категориями покойной мамы), глянет на нее с листа ватмана обидной насмешкой. Но ничего особенного не увидела. Обычное студенческое подтрунивание друг над другом. Успокоенная, она читала забавную телеграмму, присланную ребятами с целины.
И вдруг — к телефону. Опять тревожно ворохнулось сердце. Что оно, на самом деле!
Таня подошла к телефону, сняла трубку. Спрашивал незнакомый голос.