— Кто это? — спросила Таня.
— Это я, Таня, Сергей Пермяков.
Вот оно, сердце-вещун не подвело. Пермяков... Это же тот старший лейтенант.
— Что вы думаете делать после занятий?
— Н-не знаю.
— А то давайте, погуляем вместе.
— Что-нибудь о Володе?
— Собственно... Да нет, просто так.
О, если бы это случилось в тот день, когда он приходил к ним на факультет с беседой... Как это давно было... Декан представил тогда молодого офицера в милицейской форме. Их парни-пижоны многозначительно переглянулись: дескать, послушаем, чему нас будет вразумлять этот опер. А потом сидели, раскрыв рты. Ну, а Таня... Таня, задиристая спорщица, любившая ставить ошеломляющие вопросы даже уважаемым профессорам, сидела робкая и завороженная. Не знает она — почему. Не может объяснить. Бывает же так: увидишь человека и тебя захватит, что-то сожмет сердце, и потом долго помнишь его взгляд, голос, какую-нибудь деталь одежды...
Если бы он тогда пригласил ее... Нет, она бы, конечно, не пошла. Может, потом, когда... Но все равно, уже одно его внимание много бы значило. А теперь зачем?
— Что же вы молчите? — голос в трубке.
— Раз надо, куда денешься. Приду.
— Да нет, не надо... Тьфу, что я говорю. Надо, конечно, но не затем, зачем вы думаете. Я же сказал — просто так. Вот если просто так не хочется — тогда не надо.
— Хорошо. Куда приходить?
— А я здесь, внизу. Подожду на скамейке в сквере.
Светка, сокурсница Тани, подошла к ней, сочувственным шепотком спросила:
— Что, опять к следователю?
Светку не любили в группе вот за такую назойливую участливость, за которой хорошо проглядывало обыкновенное бабье любопытство.
— Нет, на свидание! — прямо в лицо ей выкрикнула Таня и, чуть не заплакав, побежала вниз по лестнице.
Сергей стоял у скамейки. Одет так же, как тогда на озере, когда увидела его с Володькой. Легкие, немного вьющиеся волосы, трепал ветер. Он улыбнулся, и Таня сразу почувствовала себя свободнее. Поздоровалась, а заметив довольно любопытные взгляды девчонок, облепивших скамейки студенческого сквера, подхватила Сергея под руку и, будто сто раз с ним встречалась, спросила:
— Куда пойдем?
Сергей понял Танин порыв, похлопал ладонью по пальцам ее руки, сказал:
— Вот так-то лучше.
Они шли вниз по тротуару, ведущему к Каменным Палаткам. Говорили о всяких пустяках, которые сразу же забывались, потому что Таня все время думала о Володьке.
...Приехали за ним вечером. Вежливо так спросили:
— Владимир Елютин? Мы из милиции.
— Володька, конечно.
— Догадываюсь.
— Собирайтесь, поедем с нами.
— Спасибо за приглашение.
Таня как раз пекла блины. Володька одевал пиджак и на ходу жевал их.
— Это я про запас. У вас там блинами, надо полагать, не кормят?
Оперативник улыбнулся, но не ответил. Володька поцеловал сестру. Глаза его погрустнели.
— Таня, милая, извини...
И ушел. Таня плакала до утра.
...Когда вошли в лес и почувствовали прохладное дыхание озера, Таня спросила:
— Вы никогда не задумывались, почему наше озеро называется Шарташ?
Таня все еще держала Сергея под руку, но по имени ни разу не назвала. Обращалась просто так. Никак, в общем.
— Интересовался. Когда-то в его окрестностях было много золота. Это башкирское название...
— Вот, вот. Сары-Таш — желтый камень. Золото... Сколько о нем написано — о золоте. Сколько крови пролито. Не одно такое озеро заполнить можно... Неужели даже теперь нельзя без него обойтись? Ну, может, не государствам, простым людям. Всё мало, всё тянут, тянут... Себя губят, судьбы других ломают... Володька не такой, я знаю. Он на отца похож, а отец... Он на Павла Петровича. Они с Бажовым дружили... Золото... И камни эти. Ну что такое рубин? Алюминий — два, О — три. Окись алюминия. Глинозем...
Таня замедлила шаг, занятая какой-то своей мыслью.
— Глинозем... Звучит — вроде навоза. Не сапфирами и рубинами звать бы эти камни, а глиноземом... Может и усохла бы жадность. Себя бы, потянувшись к ним, навозом почувствовали... Нет, я люблю красивое. Я часами стояла рядом с отцом и наблюдала, как из невзрачного камешка получается самоцвет. Я любовалась причудливостью красок в его гранях, восхищалась руками отца, творящими это чудо, и ни разу не подумала, с какими порой трагедиями идет рядом божественная красота.
— Вы — поэт, Таня. Только хмурый. Сейчас, во всяком случае. В руках хороших людей красота останется красотой и никогда не обернется слезами. И ваш братишка еще будет творить ее...