Вечером лейтенант Бригов сидел в кабинете начальника горотдела милиции и обстоятельно докладывал. Даже не докладывал, а с юношеской непосредственностью убеждал сидящего перед ним человека:
— Такие случаи, товарищ подполковник, в следственной практике не единичны (тут начальник едва не улыбнулся — следственная практика Захара Бригова исчислялась тремя месяцами). Делается это, — продолжал лейтенант, — чтобы навести работников милиции на ложный след. Мы лишены самого важного фактора — вести дело по горячим следам. Со времени пожара прошло несколько дней.
— Ваше решение?
— Искать. Преступника искать.
— Каким образом?
— Прежде всего надо выяснить, кто бывал у Торопыгиных накануне пожара. Возможно, появится зацепка. Во-вторых, надо ознакомить весь личный состав с приметами исчезнувших вещей. Искать на базаре, в комиссионном... Может, ориентировку послать в ближайшие райотделы?
— Пошлем. Еще?
— Пока все.
— Действуйте.
Бригов вновь встретился с Торопыгиной. На этот раз он отправился прямо на завод, дождался обеденного перерыва и пошел с Любовью Ивановной в столовую. Проголодавшийся, он с удовольствием хлебал заводской суп и уминал хорошо сдобренный перцем гуляш. Разговор поэтому отложился «на после».
Сели в цеховом скверике на скамейку, пахнущую свежей краской.
— Любовь Ивановна, вспомните, кто приходил к вам накануне пожара? За день, за два. А может и в тот день.
Торопыгина перечислила родных, знакомых, но заподозрить их у нее не было никаких оснований. И Семкина вне подозрений.
— Какая Семкина?
— У нас в цехе работала. Славная такая женщина.
— Минутку. Работала. А сейчас?
— Болеет, говорят.
Бригов разыскал мастера. Тот вспомнил не сразу.
— A-а, которая цех подметала? Она и недели не работала. Исчезла куда-то.
— На работу вы ее оформляли?
— Не дорос еще до этого, — ответил мастер. — Из отдела кадров прислали.
Бригов спросил Торопыгину:
— В день пожара Семкина была у вас?
— Да, утром.
— О чем вы с ней говорили?
— Я уж не помню сейчас. О разном.
— Возможно, вы покупками хвалились?
— Было. Сказала, что с мужем на юг собираемся. И отрез показывала, и подкладку шелковую...
— Зачем она приходила?
— Так просто, по пути. Она недавно приехала, никого у нее нет тут. Ни родных, ни знакомых. Десятку в долг попросила.
Пока шли в отдел кадров, Бригов мысленно представил, как развивались события после ухода Торопыгиной на работу. Стоя где-то за углом и прижимая спрятанную за пазухой бутылку с керосином, Семкина поджидала, когда опустеет квартира. Потом, когда Торопыгина отошла от дома достаточно далеко, она поспешила к двери, за обивкой которой хранился ключ.
Вещи собрала в чемодан. В тот, что стоял под кроватью. Что не вошло, связала в узел снятым с кровати покрывалом. Поставила на комод плитку, облила керосином стены, постель, мебель...
В отделе кадров показали единственный документ, оставленный Семкиной. Это была справка, что некая Семкина Вера Васильевна находилась в больнице с такого-то и по такое-то число.
Инспектор по кадрам пояснил:
— Трудовую книжку, сказала, отдала на хранение знакомой, а та уехала — потом принесет. А ей жить надо, ребенка кормить...
Бригов покрутил диск телефона, долго слушал длинные гудки. Наконец: «Дежурный по горотделу старший сержант...»
— Вы что, заснули, старший сержант? — басом остановил его Бригов. — Это говорит следователь Бригов. Пробейте по адресному: «Семкина Вера Васильевна, примерно тридцати лет». Через пять минут позвоню.
Через пять минут дежурный сообщил адрес Семкиной Веры Васильевны.
— Только ей не тридцать, а сорок пять. Работает учительницей в школе-интернате, — чем-то недовольный, крикнул в трубку старший сержант.
— Что случилось? — спросил кадровик, глядя на оторопевшего Бригова.
Лейтенант хотел сказать ему кое-что нравоучительное, но, глянув на лысину, блестевшую под электрической лампочкой, на ее седую окантовку, передумал.
В цехе он грубовато сказал Торопыгиной:
— После работы зайдите ко мне. И без задержек.
Любовь Ивановна пришла вместе с мужем.
— Какая она из себя?
— Кто?
— Кто, кто... Эта, что Семкиной назвалась.
Любови Ивановне не понравился тон Бригова («подумаешь, шишка»), но обидеться она побоялась. Напрягла память.