Мартышка. Хорошо. (Берет один из флаконов, показывает коапповцам и шепчет.) Сначала я поднесу этот флакон — вот, читайте.
Рак. (начинает читать). Бе-е…
Мартышка (шепотом). Тссс… Про себя, Рак. Человек не должен слышать. Все прочитали? (Открыв флакон, подносит его к трубке.) Ну, что это, дорогой Человек?
Человек. Минуточку… так — стрелка показывает семь миллиампер. Смотрим в таблицу… семь миллиампер… ага — это бензин?
Мартышка. Ой, как здорово! А это?
Человек. Сейчас посмотрим… мм… два миллиампера… угу… нашатырный спирт?
Мартышка (в восторге). Точно как в аптеке! Это нашатырный спирт — его дают понюхать упавшим в обморок, верно?
Гепард (тянет носом). Бррр… по-моему, упасть в обморок можно как раз от этого ужасного запаха.
Кашалот. А я? Дайте мне понюхать, Мартышка!
Мартышка. Сейчас, милый Кашалот, только вспрыгну вам на спину и поднесу флакон к вашей единственной ноздре.
Кашалот. К ноздре?! То есть к моему дыхалу?! Мартышка, пора бы знать, что у вашего председателя, как и у Дельфина и других зубатых китов, органы обоняния не в ноздре, а во рту — у корня языка.
Гепард. Недаром говорится: <Смотри в корень!»
Человек. Совершенно верно, Гепард. Органы обоняния — небольшие ямки у корня языка — обнаружили у зубатых китов биологи Алексей Владимирович Яблоков и Всеволод Михайлович Белькович. Раньше мы, люди, думали, что киты вообще лишены обоняния.
Кашалот. Не понимаю, как это могло прийти людям в голову. Жить в море без обоняния… Да ведь запахи в воде сохраняются намного дольше, чем в воздухе! Чтобы понюхать воду, я открываю рот.
Мартышка. Ну, тогда откройте рот и нюхайте на здоровье. (Подносит флакон к открытой пасти Кашалота.)
Кашалот (закашлявшись). До чего же крепкий запах!
Сова. Мартышка, а мне-то почему не даешь понюхать?
Рак. Зачем вам, Сова, вы все равно запаха не почувствуете. Ведь обоняния-то у птиц нет.
Сова (постепенно распаляясь). Это что же ты такое говоришь, Рак? У птиц нет обоняния?! Известное дело, мы больше на глаза да на уши полагаемся… Но и запахи различаем! Со зверьми, насекомыми или там рыбами тягаться, конечно, в этом деле не возьмемся, хотя иные птицы — это которые падалью питаются — могли бы и потягаться! Вот, к примеру, Гриф — говорят, будто ученые нюх у него проверяли: мясо под толстым слоем листьев прятали. Так ведь находил Гриф мясо-то — по запаху! Ишь ты — «не учует Сова»… Банки-склянки да трубки разные в приборе учуют, а я, значит, не учую?! Давай, Мартышка, флакон! (Втягивает воздух.) А другого у тебя нет, поприятней чтоб пахло?
Мартышка. Понюхайте вот этот, милая Сова.
Сова (втягивая воздух, блаженно). Это другое дело. А Рак говорит — не учую! Дай-ка мне, Мартышка, ноздрю стеклянную, пусть Человек определит теперь, чего это я понюхала.
Человек. Сейчас, Сова, только взгляну на стрелку… Это флакон с розовым маслом, верно?
Сова. Ух ты, опять угадал!
Человек. Ну, тут как раз нет ничего удивительного — розовое масло пахнет очень сильно. Но этот прибор — кстати, я, кажется, не сказал вам, что его изобрел английский физиолог Манкриф, — так вот, этот прибор уловит и гораздо более слабый запах живой розы или других цветов. А теперь смотрите: вот я поднес к стеклянному носу флакон с пахучим веществом. Следите внимательно за стрелкой… как она себя ведет?
Стрекоза. Она хорошо себя ведет: сразу отклонилась!
Рак. Ага… остановилась… теперь, наверное, так и будет стоять, пока флакон не уберут.
Сова. Э-эх, Рак, опять ты впросак попал — стрелка-то постояла-постояла да и обратно пошла, медленно так, спокойно…
Мартышка. Вот чудеса! Флакон на прежнем месте, а стрелка вернулась почти к нулю — словно прибор перестал ощущать запах!
Человек. Правильно, Мартышка: искусственный нос как бы привыкает к запаху и перестает его замечать, и чем сильнее запах, тем быстрее прибор к нему привыкает.