Тут голос Кашалота приобрел настолько зловещую интонацию, что у слушателей по коже поползли мурашки. Слова звучали как приговор:
— И вот, убедившись в своем отставании, Человек создал бионику!
— А что это такое? — спросил Удильщик. — Понимаете, у нас, в глубинке...
— Вы меня доконаете со своей глубинкой! — взревел Кашалот. — При чем тут глубинка, когда и на поверхности об этой науке пока мало кому известно? Я бы даже сказал, что это, строго говоря, не наука, а направление мыслей, причем явно с криминальным оттенком! Ибо задача бионики — раскрыть все, абсолютно все наши технические секреты и похитить их!
Вздох ужаса пронесся над поляной, а Кашалот продолжал нагнетать еще больший ужас:
— Девиз бионики: «Живые организмы — ключ к новой технике!». Это мы-то с вами — ключ!
— Действительно, разве я похожа на ключ? — удивилась Стрекоза. Она кокетливо оглядела себя и даже пролетела над озером, чтобы посмотреть на свое отражение в воде, — и вдруг пропела:
Ах, этот ключ, ключ к сердцу Откроет вашу дверцу...
— Помолчите, Стрекоза! — Кашалот всем своим видом ясно давал понять, что не потерпит легкомысленных песенок в столь драматический момент. — Всякий, у кого есть сердце, должен не дурацкие куплетики распевать, а содрогнуться при виде разверзающейся пред ним бездны! Ведь некоторые из нас уже стали жертвами планомерного, поставленного на широкую ногу грабежа технических идей! Яркий тому пример — история с ухом Медузы. Дорогая Медуза, расскажите Съезду об этом преступлении.
Медуза хотела было выбраться на берег, но Кашалот остановил ее жестом, великодушно разрешив оставаться в воде. Поблагодарив его кивком колокола, она начала:
— Тяжело говорить, но и молчать не могу. Жизнь свою провела я скромно, обхожусь малым — зонтик да бахрома. Простая я, прозрачная, вся перед вами как стеклышко. Но нашелся недруг злой, попользовался моей прозрачностью... Есть у меня гордость одна-единственная — от прапрапрапрапра... уж и не знаю сколько раз прабабушки, досталась. Свято берегла я ее, драгоценность мою несказанную — мое ухо. Скрывать мне нечего. Вот, глядите: сосуд круглый под зонтиком моим на стебельке висит, а в сосуде камушки. Разглядели?
— Что-то на ухо не очень похоже, — пробормотал Рак, осматривая этот медузий орган со всех сторон.
— Как же не ухо? — Медуза даже разволновалась. — Я ведь им слышу! Если буря где поднимется, я голос ее задолго улавливаю — часов за пятнадцать до того, как сама она объявится: сосуд звучать начинает, гудеть, камешки колышутся и на нервные клетки давят. И тотчас я подальше от берега отплываю, чтоб волной меня о камни не разбило. А Человек голоса бури не слышит, узнает он о ней по барометру, часа за два. Узнавать-то узнает, а приготовиться к встрече незваной гостьи не успевает. Вот и подглядел он, какое у меня ухо, и сделал похожее. Нехорошо это, не по чести.
— Вы слышали?! — воскликнул Кашалот тоном, каким некогда знаменитый римский оратор Цицерон обличал заговорщика Каталину. — Такая же участь ждет каждого из нас! — И он рубанул наотмашь ластом, как бы наглядно показывая, какая ужасная участь ждет всех.
Среди воцарившейся могильной тишины вдруг особенно громко и вызывающе прозвучал жизнерадостный смех.
— Кто смеялся? — грозно вопросил Кашалот.
Ответом был новый хохот, очень выразительный и, как ни странно для гнетущей атмосферы обреченности, воцарившейся на поляне, — заразительный. Кое-кто даже начал подхихикивать.
На Кашалота страшно было смотреть.
— Я еще раз спрашиваю, — возопил он в ярости, — кто посмел смеяться в эту трагическую минуту?!
Первой весельчака обнаружила глазастая Стрекоза.
— Это вон та птица смеется, — сообщила она.
Все посмотрели в указанном ею направлении и увидели расположившуюся на ветке довольно крупную птицу с бурым оперением и длинным прямым клювом.
— Наверное, у нее истерический смех, — предположила Мартышка. — На нервной почве, от страха перед бионикой.
— А может, она просто хулиганка? — выдвинул свою версию Рак.
Конец спорам положила Сова:
— Окстись, Рак, какая же она хулиганка? Я про эту птицу наслышана. Кулики наши,
что в Австралии зимуют, про нее сказывали: Зимородок это тамошний, прозывается Кукабаррой, а ученые люди Смеющимся Зимородком его зовут, потому как утром, в полдень и вечером его разбирает смех. А сейчас аккурат утро.