Сковырнул сургуч, заливавший сверху пробку с первой, с сомнением принюхался, предчувствуя запах самогона дрянного и был приятно удивлен. Попробовал: навскидку двадцать пять градусов, запаха сивухи нет вообще. Распечатал вторую — тоже водка, на вкус чуть покрепче, с ярко выраженным запахом аниса. Анисовка значит! Увлекаться дегустацией не стал, а тут и Демьян вернулся, нагруженный покупками.
Вкус у него оказался непритязательный, из разносолов он притащил большой туес берестяной с квашенной капустой, промерзший насквозь. Зато с клюквой. Тут же ножом наковырял этой капусты в тарелку и поставил размораживаться ближе к печке, остатки вынес в сени. Ещё похвалился бараньей ногой купленной и головой этого же барана. На вопрос, на хрена нам эта голова — стал объяснять, что он с ней намерен сделать. Против такого холодца я ничего не имел, так что одобрил покупки. Далее мне были продемонстрированы лук и чеснок, достаточно мелкие по сравнению с привычными мне сортами. Тоже одобрил, однако решил, что с ассортиментом лавок или базара надо самому знакомиться. Так же Демьян высыпал на стол такую гору медной и мелкой серебряной монеты, что я лишь развел руками — некуда прибрать. Предложил ему на время моего пребывания в больнице самому ведать финансами, после чего деньги со стола испарились в один момент, а я вместо прежнего барина превратился в барина Германа.
Вооружившись монструозного вида ножницами, больше похожими на те, которыми у нас овец стригут — Демьян вначале обкорнал мою шевелюру. С сожалением посмотрел на шикарные, должно быть, если их тщательно вымыть, локоны — затем вспомнил про педикулез и махнул рукой:
— Брей!
А мыться в печке оказалось просто замечательно, несмотря на небольшую тесноту. По уверениям Демьяна, там при известной сноровке и париться с веником можно. К вечеру мы оба сидели за накрытым столом чисто вымытые, я наконец-то в приличной (хотя пока и непривычной), а главное — в чистой одежде. Поглаживал гладко выбритую голову, благоухающую на всю кухню анисом, на плите булькал самый большой чугун с порубленной головой барана, а мы с Демьяном на два голоса пели:
'Когда мы были на войне,
Когда мы были на войне,
Там каждый думал о своей любимой или о жене.
И он, конечно, думать мог, да, он, конечно, думать мог,
Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок,
Когда на трубочку глядел, на голубой её дымок.
А он не думал ни о чём, да, он не думал ни о чём,
Он только трубочку курил с турецким горьким табачком.
Он только трубочку курил с турецким горьким табачком'.
Глава 4
Глава 4.
Хорошо вчера посидели, в меру. Помнил, как Демьян всё попу докладывал, да и лекарь нет-нет поглядывал с любопытством — так что давать повод для дальнейших подозрений не собирался. На утро анисовки осталась почти треть, а ко второй бутылке и не притрагивались, несмотря на горячее желание Демьяна. Зато полностью переработали сваренную голову, перебрали мозги от костей, переложили в тщательно отмытую посуду, сдобрили давленным чесноком и залив жирным наваристым бульоном — вынесли в сени на мороз.
Ну и наелись вволю, особенно налегал на бутерброды с мозгами Демьян, сокрушаясь, что завтра не доведется отведать холодца — пост рождественский будет. Ещё один аргумент в пользу того, что не стоит в православие пока переходить. Расспросил подробней, оказалось не всё так страшно — пост не строгий, масло можно. Демьян начал высчитывать на пальцах, размышляя вслух и радуясь, что до самого воскресенья мясное можно, только завтра в среду и в пятницу ограничения. А вот со следующего понедельника — всё, никакого мяса.
— Вторник сегодня получается? — Догадался я, на что он согласно кивнул головой. — Завтра с утра опять в церковь пойдешь к заутрене? Узнай какой год по светскому календарю, а то вот это от сотворения мира — совсем мне непонятно. Март ведь уже?
— Февраль ишшо, двадцать восьмое, завтра март! А год чего узнавать, — удивился Демьян. — тысяча семьсот восемьдесят четвертый, али совсем память отшибло? Ещё по одной, Ваше Благородие⁈