По примеру сопровождающего — перед входом троекратно перекрестился, сняв шапку и вместе прошли в храм, где наши пути разделились. Сословное общество во всей красе: чистая публика отдельно, смерды в стороне. А работники завода — на работах, для них утренний звон церковных колоколов — как заводской гудок. Я протиснулся поближе к Антону Сергеевичу, раскланялись церемонно и он шепнул с улыбкой:
— Ваше появление, херр Фальке, вызвало интерес у достопочтенной публики. Дворян у нас мало, больше купцов и чиновников при заводе, так что ждите интереса со стороны общества, сами понимаете — развлечений в нашем медвежьем углу мало…
Это я уже и сам заметил, без пояснений. Собравшие перешептывались, бесцеремонно меня разглядывая, а две довольно симпатичные девицы рядом — строили мне глазки, мило улыбаясь. Ещё духота в церкви, я вспомнил свой внешний вид, который пока видел лишь как отражение в воде, с досадой сразу же обратив внимание на некую лопоухость, что ещё больше подчеркивала наголо обритая голова и смутился окончательно. До предательски загоревших мочек этих самых лопоухих ушей.
Девицы, строившие мне глазки — синхронно прыснули в ладошки, о чем-то пошептались и принялись стрелять в меня глазами с утроенной силой, не забывая улыбаться и делать вид, что и сами смущенны не меньше моего. Вот ведь чертовки! И это в храме господнем! Смутили меня на ровном месте до того, что пришлось отвернуться и сделать вид, что поглощён изучением иконостаса.
Да что это со мной происходит⁈ И тут же пришел ответ, в виде переделанного стихотворения из детства: «Как я рад, как я рад, здравствуй снова, пубертат!» Против физиологии не попрешь, а мой организм — это тело подростка, которому ещё и шестнадцати не исполнилось. Тут весь накопленный жизненный опыт бессилен, когда гормоны с головой захлестывают. Надо в оба смотреть, а то моргнуть не успеешь, как уже тащишь одну из этих смешливых девиц под венец…
Вся торжественность заутрени пошла коту под хвост, ориентируясь на лекаря — я крестился и кланялся, а голову заполняли отнюдь не благостные мысли, а самые что ни на есть греховные. Едва закончилась служба и народ потянулся на выход, с облегчением оживленно переговариваясь — я позорно сбежал, протискиваясь к Никанору, подальше от девиц этих. Только кивнув на прощание напомнившему мне Антону Сергеевичу:
— Не забывайте, херр Герман, после обеда у нас визит к херру Отто!
Батюшка моё появление встретил с некоторым недоумением, которое моментально превратилось в участие и внимание, стоило мне выложит на стол скромную сумму «на нужды прихода и паствы». Серебряные монеты испарились моментально, как реквизит у фокусника, а батюшка в порыве чувств — осенил крестным знанием и благословил. А я всего-то поставил его в известность, что намерен осесть здесь на постоянное место жительство, заняться ремеслами и мануфактурой, ну и высказал надежду на взаимопонимание и всяческое содействие в начинаниях.
Осталось навести мосты с заводским начальством, а так же с исполнительной и законодательной властью, вернее — с её представителями на местах. Но за этим дело не заржавеет, думаю — в течении недели познакомлюсь со всеми значимыми фигурами здешнего общества, не без помощи Антона Сергеевича. Коррупция как она есть, но если хочу чего-нибудь добиться — следует играть по негласным установленным правилом, не в том я положении, чтоб их грубо нарушать.
На выходе из церкви меня дожидались Аксинья и Демьян, барин соизволил после церкви посетить богадельню. Нет, не с целью облагодетельствовать сирых, убогих, сирот и калечных, а оценить трудовой потенциал. По словам той же Аксиньи, финансирование богадельни было скудным и непостоянным, приписанные к этому заведению выкручивались как могли, по мере сил подрабатывая то на сезонных работах, то на подхвате. Кто был в силах, разумеется, вот и решил самолично оценить трудовой резерв возможный.