Встретили нас поначалу доброжелательно, не в последнюю очередь — благодаря присутствию Михайлы и Файзулина. Даже предложили отобедать, причем вопреки традициям — разговаривали мы не со старейшинами, как того требовали правила приличия и гостеприимства, а с какими-то молодыми батырами, как шепнул Файзулин — с ближниками Азамата. Причем, едва стоило представиться — обстановка накалилась. Доселе дружелюбные улыбки сменились натянутыми оскалами, а до моих ушей донеслась оскорбительная фраза, сказанная якобы вполголоса и в сторону:
— Немчура, сплататор!
Все дальнейшие потуги дипломатические увенчались лишь новостями о том, что бий Азамат в данный момент отсутствует. В свете возникших распрей с киргиз-кайсаками отбыл в столицу к императрице, челом бить и уповать на её милость. С освобожденными из полона православными пленниками, отбитыми осенью у нехристей, как доказательствами вероломности и подлости недавно принятых в состав России киргизов.
— И с клеветой на деда твоего заодно, — шепнул я Лариону. — отжимать у нас будут эти двести тысяч десятин. Вон, нехристи, даже спешно Кундравы эти построили, по сути, на нашей с Сашей землях… Поехали отсюда, прошляпили мы, Ларька, главного врага. Не туда смотрели… В зародыше надо было давить, ещё весной. Но кто же знал⁈
Глава 22
Глава 22.
До Троицка добрались без приключений, к вящему неудовольствию Лариона и остальных, настроенных весьма воинственно. Как пояснил Михайла, не скрывая раздражения:
— Так никакого прибытка, херр Герман, от такой поездки!
Уездный город, а точнее крепость пограничная — кипел как муравейник. Казаки, солдаты, мещане — давненько не встречал такого столпотворения, аж в глазах рябило. И это всё несмотря на сорванную традиционную ярмарку из-за волнений в степи. Пока устраивали казаков на постой (башкиры сразу отправились к своим соплеменникам, не первый год живущим здесь) — наслушались самых разных версий происходящего.
Кто-то прочил большую грядущую войну с иноверцами киргиз-кайсаками, кто-то выражал надежду что все волнения ограничатся выселением киргизов с мест их кочевий. Но все сходились в одном: басурмане перегнули палку и спускать с рук такое нельзя. Историям о вскрывшихся зверствах киргизах, внезапно сбросивших маску, было несть числа. Ещё больше было рассказов о доблестных ответных актах возмездия наших порубежных казаков совместно с башкирскими батырами.
Если поделить все слухи на десять, то в сухом остатке получалось: младший жуз, понеся огромные потери — откочевал глубоко в степь, где началась замятня уже между самими киргиз-кайсаками. Несколько десятилетий тянувшаяся война между различными киргизскими племенами из-за бывших джунгарских территорий — обрела второе дыхание. Невосполнимые потери понес цвет хивинского и бухарского купечества — их под корень с упоением вырезали как киргизы, так и наши казаки, совместно с башкирами. Причем доехать с восточными товарами до Оренбурга у иноземных торговцев получилось без проблем, а вот затем всё и полыхнуло.
Большую часть купцов перехватили в глубоком тылу киргизов, когда они, расторговавшись на ярмарках в приграничье — спешили домой, перекупив у киргиз-кайсаков православный и башкирский полон. Припозднившихся негоциантов резали уже бежавшие от возмездия остатки кочевий киргизов, руководствуясь принципом: «война всё спишет». Меньшая, благоразумная часть торговцев — отсиживалась в Оренбурге и прочих торговых городах, в том числе и в Троицке — под защитой солдатских гарнизонов от погромов возмущенного населения. Ни о какой прибыли уже речи не шло — сохранить бы шкуру…
На лицах казаков, после этих известий, проступало такое явное разочарование, что всё основное веселье прошло мимо. И это мы ещё не слышали тех вестей, что наши башкиры сегодня раздобудут…
Лично у меня сложилось первоначальное мнение, что кто-то грамотно подпалил высохшую осеннюю степь с разных сторон, образно выражаясь, и раздал всем участникам огнетушители, наполненные бензином. Чтоб потушили, значит, в кратчайшие сроки. И на ум пришел старый комедийный фильм «День выборов», где команда полит технологов грамотно сформировала общественное мнение, да так, что сами ужаснулись от содеянного.