– Я вернусь домой с твоим скальпом, маленький негодяй! Беги, беги! Я иду следом за тобой!
Ствол вздрогнул еще раз, когда Эдисон, оттолкнувшись, встал и пошел сквозь заросли. Внезапный свет вспыхнул над головами Клер и Майка, перемещаясь на поблескивающую папоротниковую массу. Яркие капли дождя сверкали на темно-зеленом фоне, оставаясь перед глазами, даже когда луч фонарика Эдисона стал удаляться в другом направлении. До них еще доносился его голос, бормочущий что-то, как далекая программа плохих новостей, а потом все затихло, кроме рева вихря и шуршания папоротника. Малчек с удовольствием прикончил бы Эдисона, но озноб означал, что он не мог как следует управлять собой, мог бы неточно прицелиться, и если бы промахнулся… Слишком рискованно, лучше выждать.
Он убрал руку от лица Клер. Дрожь еще раз сотрясла его, но Майк смог ее подавить. Клер обняла его еще крепче, и ее теплое дыхание проникало сквозь свитер. Майк зарылся лицом в ее мокрые волосы, ощущая вкус дождя на губах.
– Все будет хорошо, крошка. Мы прорвемся.
– О Майк, я люблю тебя.
– И тебе все равно… чем… кем… я был?
Вопрос, который он твердо решил никогда не задавать, все-таки вырвался наружу во время очередного приступа дрожи.
– И кем когда-либо будешь. Я не могу это остановить, это часть меня. Ты часть меня, разве ты не видишь? И я часть тебя, – она засмеялась, захихикала на грани истерики, обдавая его щеку своим дыханием. – Если я часть тебя, ты не можешь быть плохим, я никогда ни к чему не присоединяюсь, если не уверена на сто процентов.
Его губы остановили ее, и он целовал ее снова и снова. Здесь и пришло настоящее тепло. На одну сумасшедшую секунду он чувствовал себя как вампир, высасывающий тепло вместо крови, а потом понял, что это не желание. Озноб превращался в лихорадку.
Началась следующая фаза.
Он настоял чтобы они двинулись в путь, и они снова отправились в спотыкающийся, слепой, слишком медленней поход, натыкаясь то на один, то на другой гигантский ствол, промокшие и промерзшие до костей. Он намеревался пойти в сторону, противоположную той, в которую направился Эдисон, затем повернуть к шоссе, где патрули и спасательные бригады уже, наверно, их ищут. Майк хотел уйти как можно дальше от Эдисона, пока был в силах. Но даже шторм не мог противодействовать его поднимающейся температуре. Все плыло у него перед глазами. Рев бури над головой напоминал жужжание насекомых в тропических джунглях, где он убивал и убивал. Малчек сознавал, что теряет связь с реальностью. Когда он что-то скомандовал Клер и она не среагировала, он поднял руку, чтобы ударить ее, но сообразил, что говорил на поросячьем английском. Зрение изменяло ему, и ориентация путалась, пока голова не зажужжала, как улей. Через некоторое время они наполовину упали, наполовину съехали в узкий каньон, по дну которого протекал журчащий ручеек. Склоны каньона полностью скрывались под развесистыми лапами папоротника, на ощупь напоминавшими меховой покров. В овражке ветер был гораздо сильнее, и Малчеку пришло в голову, что каньон, должно быть, вел прямо к морю. Дождь лил в полную силу, и они, не спасаемые от него деревьями уже через минуту насквозь промокли.
Каждый раз, когда ветка папоротника касалась его горящего лица, Малчеку казалось, что он одновременно находится и здесь и там, в далеком прошлом.
Клер споткнулась о корень и натолкнулась на Майка. Он инстинктивно поддержал ее, не совсем понимая, кто она такая, но любя ее.
В далеких джунглях босые ноги шагали по тропинкам. Тяжелые хлопчатобумажные крестьянские куртка и брюки до колен были свободными и удобными. Под ними не было заметно, как бледен он от страха.
– Майк, нам придется где-нибудь остановиться, ты весь горишь. Майк?
Он стоял на опушке бамбуковой рощи, тонкие серебристые листья шелестели вокруг него.
– Дальше конца этого оврага мы не пойдем, – твердо сказала Клер. – Мы найдем какое-нибудь место, где можно спрятаться.
Кто это был, девушка или старик? Майк остановился, его рука по кисть утонула в папоротнике. Боль поднималась в груди. Вдох – холодный воздух, выдох – горячий. Он ощущал себя пламенем в темноте, почти видел свое дыхание, горевшее в воздухе бледным мерцающим жаром.
Он был благодарен за темноту, отсутствие лунного света, мягкий бриз. Так много листьев, беседующих среди теней, что не слышно собственного дыхания. Винтовка оттягивала руку, все тяжелее и тяжелее. Но он поднял ее и увидел в прицеле, как старик в саду внезапно превратился во всех стариков мира. Даже когда пули вылетела из дула, он видел, своего отца, деда, всех, кого он когда-либо любил, стареющих и беззащитных. Через десять невыносимых секунд он смотрел на еще одну пустую оболочку, лежащую в центре растекающейся лужи. Смотрел на все свои жертвы. И это было неправильно. Он автоматически убил охранников, выскакивающих из дома, но и это было неправильно. Он плакал потому, что это было неправильно. Он просил прощения каждый раз, нажимая курок. Он зашагал прочь, все еще держа ружье в руках, но уже зная, что больше никогда не выстрелит из него. Только не так. Даже если они будут угрожать. Все равно, что они скажут.
– Смотри, в стене маленькая ниша. Пещера… Ну почти пещера… И здесь сухо.
Клер дергала его за руку, заставляя двигаться. Это ведь не его винтовка?
Это какая-нибудь другая винтовка. Без орнамента? Без резьбы?
Почему он здесь, в холодном, продуваемом ветром туннеле? Кто-то тянет и тащит его вдоль живой стены колышущегося папоротника. Ветер рвется сквозь великанские деревья, с воем, с ревом, со свистом.
Или это не только ветер шумит в его голове?
Клер. Клер хочет, чтобы он остановился, спрятался. Но они должны двигаться. Они не слишком далеко за линией фронта, чтобы останавливаться. Когда она тянула его к пещере, он упирался и не пускал ее. Он будет защищать ее, несмотря ни на что. Он будет заботиться о ней. Он любит ее. О боже, он так любит ее! И она так нуждается в его защите!
А какой-то негодяй, по имени Малчек, пытается ее убить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Гонсалес с трудом открыл дверцу и выбрался наружу. Он не был так испуган в машине с тех пор, как вместе с лихим сержантом гнался за бандой через Тендерлойн. Вся поездка из Сан-Франциско с Реддесдэйлом за рулем, и, незаконно включенными, но эффективными сиреной и огнями, которые чудесным образом расчищали перед ними шоссе, была сплошным кошмаром. Нет, гораздо хуже. Когда кошмарный сон становится слишком невыносимым, обычно просыпаешься. Гонсалесу, как он ни старался, это не удалось. Ни когда они проехали на красный свет и чуть не врезались в тяжело на груженный грузовик, ни когда две женщины взвизгнули и выскочили из-под колес, ни когда Реддесдэйл пригрозил вылезти и набить морду патрульному полицейскому. Узнав о ловушке на шоссе 101, комиссар пробормотал, что хотелось бы ему там оказаться, а в следующую минуту они уже были в пути.
Гонсалес слишком поздно заметил знакомые искорки в глазах Реддесдэйла: по коням – и в погоню. Его не удивило, что комиссар полиции одного из самых больших городов страны хочет лично принять участие в операции. Просто сумасшедший. Но когда они приехали на место, то, оглядывая окрестности, он чувствовал, как лихое безумие уходило, а вместо него тяжелым грузом давила депрессия.
Тягач оттащил большой прицеп к краю шоссе. Остатки желтого «галакси» все еще были смяты под его кабиной. Дождь обмыл обломки, но, когда Гонсалес подошел ближе, то почувствовал запах горелой плоти, поднимающейся от чернеющего металла. «Скорая помощь» уже увезла тела.
Чуть дальше на обочине, за белым «фальконом» со спущенной шиной, стоял второй прицеп. Их окружали два патрульных автомобиля и машина с надписью: «Департамент шерифа Крешент Сити» – замыкала этот ряд. На противоположной обочине находились два желтых джипа парковой службы. Несколько промокших, усталых мужчин пытались курить под проливным дождем.