— Говорят, правительство очень не любит слишком самостоятельных абэноши.
— Еще говорят, Гото-сама, что правительство очень не любит борекудан. Но ведь вы существуете.
Усмехнувшись, оябун подводит итог в беседе:
— Будь ты простым парнем, я бы согласился на высказанную просьбу. Но в твоем случае, Тэкеши-сан, все чуть сложнее... Я побеседую с уважаемыми людьми в клане, мы оценим все возможные варианты и то, какие последствия они могут вызвать. Через две недели ты получишь ответ.
Покосившись мне за спину, Гото-сама спросил:
— Симидзу-кохай вернулся?
— Да, господин.
— Пусть зайдет.
Повернувшись ко мне, старик усмехается:
— Я тоже люблю делать подарки... Скажи, Тэкеши-сан, не боишься ли ты проклятых вещей?
Неожиданный вопрос.
— Нет, Гото-сама, не боюсь. Проклятье подчиняет слабых и служит сильным. Я не считаю себя первым и стараюсь быть вторым.
— Хорошо. Тогда у меня есть, чем ответить на это, — жест рукой на заваленный дарами столик.
Позади слышно, как открывается дверь. Рядом молчаливой тенью замирает Кэйташи Симидзу.
— Ты привел его?
— Да, господин.
— Пусть войдет.
Еще через минуту уже по левую сторону от меня появляется старый знакомый с яхты. Сейчас он в новом черном костюме, мизинцы уложены в лубки и забинтованы. Стоит, склонившись в молчаливом поклоне.
— Сядь, Хасэгава-сан.
Опускается, снова кланяется, уткнувшись лбом в пол. Так и замирает, подобно черному изваянию.
— Этот сятэй совершил ошибку. Он переоценил собственные силы, проявил слабость в сражении с врагами. Я никак не могу придумать, какое наказание будет соразмерным его проступку. Что скажешь на это, Тэкеши-сан?
Жалко мужика. Он ведь пытался отбить вещь, принадлежавшую одному из членов клана у китайцев.
— Я могу ошибаться, Гото-сама, но мне кажется, его вина не столь безмерна. Он не потерял лицо в ожидании смерти. Он честно дрался. И он вернул утраченное друзьями. Да, пытался в одиночку противостоять варварам и был подло захвачен в плен. Но я бы не стал называть его провинившимся. Я тоже часто совершаю ошибки и стараюсь их исправить. Мне кажется, если ему дать шанс, он докажет, что достоин имени, которым его наградил клан.
На лице старика не дрогнул ни один мускул. Но я ощущаю, что ответ ему понравился.
— Хорошо, Тэкеши-сан. С этого момента жизнь этого человека принадлежит тебе. Он будет твоим верным цепным псом. Будет спать у порога. Будет рвать глотку врагам, на кого укажешь. Если сочтешь, что он искупил проступок, сможешь вернуть его в семью... Встань, Хасэгава-сан. Жди в коридоре нового хозяина.
Боевик медленно поднимается, кланяется оябуну. Затем точно такой же поклон дарит мне и пятится назад, исчезая из поля зрения. Более чем уверен, что в дверях он выполнит стандартный ритуал с прощанием, как положено. Это вколочено в японцев намертво, особенно в борекудан. Демонстрация “кто на какой ветке сидит и имеет право гадить на головы уровнями ниже” — часть клановой культуры.
— Симидзу-кохай, та железка все еще стоит в гараже? Которую отказался брать Номура-сан?
— Да, господин.
— Хорошо. Мне не нравится, что отличная вещь пропадает. Я хочу подарить ее Тэкеши-сан. Тем более, что он продемонстрировал настоящий самурайский дух и силу воли. Я думаю, что живущий в железе ёкай признает его хозяином и не станет больше безобразничать...
Судя по тому, как старик поставил пустую пиалу, время аудиенции закончено.
Поднимаюсь вслед за Кэйташи, кланяюсь:
— Домо аригато гозаймасу, Гото-сама. Благодарю, что уделили мне время.
— Ёй итинити-о [хорошего вам дня], Тэкеши-сан. В конце месяца я передам тебе, что решил Инагава-кай.
В коридоре двигаемся неспешной гусеницей к лифтам. Затормозив перед закрытыми дверьми, задаю первый вопрос, который почему-то пришел в голову:
— Симидзу-сама, а сколько обычно получают обычные сятэй? Просто, Хасэгава будет теперь работать у меня, не хочу его ненароком обидеть.
Сятэйгасира‑хоса задумчиво разглядывает каменное лицо временно отлученного от клана, потом смотрит на меня и отвечает:
— От ста в месяц. Плюс премии за хорошую работу. Те, кто работает на улицах и собирают дань, еще и процент с доли. Хотя я бы ему лучше палкой по башке настучал за дурацкую выходку.
— Прошу прощения, Симидзу-сама, но теперь это мой человек. И палка теперь у меня в руках.
Улыбается, затем хлопает по плечу и разрешает:
— Можешь называть меня по имени, Тэкеши-сан. Честно говоря, ты меня серьезно выручил. Если бы китайцы сняли с Хасэгава шкуру, то мне бы тоже досталось... Ладно, поехали.
В подвале идем в дальний угол. Наконец, останавливаемся перед машиной, закрытой серым брезентом.