— Мам, что... — выскочив из комнаты, воскликнула Наталья и застыла на месте. Предрассветные лучи осветили комнату, и она увидела раскиданные по полу вещи. Заорали петухи, а через какие-то пару минут отчаянно завыли собаки...
— Марья Горохова померла-а-а-а...
— Да ну, ма. Не придумывай... лучше расскажи, кто это всё натворил? — Она заглянула на печь. Марк всё ещё спал. Лёша не выходил, был рядом. Не мать же?
Блузки, брюки, платья — всё было изодрано на тонкие лоскуты.
— Мара, Мара... Она всё это! Злобой Томкиной напиталась! Помнишь Томку Горохову? Они с сестрой в молодости за одного парня сражались. Да такая у них любовь была разрушающая, что и парня и свои судьбы загубили. Сказала вчера Мара... что уйдёт Горохова и двенадцать коров с собой заберёт. Собаки воют... смерть, видно, почувствовали... Избавься от золота. Несчастье оно тебе принесёт, Наташка. Избавься!
— С ума сошла, мать! Это же золото царское. Теперь квартиру купим хорошую. Глядишь и тебя из этой кошмарной деревни заберём. Марк! Марк! Подъём! В город едем, — она потрясла Марка за плечо, и он, с трудом разлепляя глаза, пробурчал:
— Почему? Мы же вот только приехали!
— Клад органам сдать положено.
— Что за клад?
— Совсем ничего не помнишь? Ты вчера в лесу нашёл клад! Только пока не трепись. Не рассказывай никому. Подъём!
Марк поднялся не сразу. Некоторое время он дремал. Наталья и Дульсинея шептались, возились рядом, периодически окликая его. На пятый раз он всё же повиновался. Уже в начале восьмого. Встал и лениво соскользнул с печи. Ноги, словно ватные, не слушались. Бабка Дуся смотрела на него странно: прижалась к косяку и издали наблюдала за внуком.
— Я что, вчера мешки с песком таскал? Ни рук, ни ног не чувствую.
— Ага. Мешки, — усмехнулась мать. — Ты, поди, подними мешок. Кишка тонка!
Марк натянул футболку, джинсы и сел за стол.
— А это чо? — он указал взглядом на тряпьё.
— Решила не тащить в город всякий хлам. Здесь оставлю. Вон в печи сожгу, — Наталья, сказав это, открыла чугунную печную створку и стала впихивать драные тряпки.
— Погоди ж ты. Не так! Разжечь надобно, — бросилась к ней Дульсинея. Взяла спички, но дров не нашла. Лето, зачем дрова в доме.
— Я принесу! — возбуждённо вскрикнул Марк и, запрыгнув в калоши, вышмыгнул из дома.
Лёша, мрачнее тучи одетый в дорогу, вышел и сел за стол. Есть совершенно не было аппетита. «Малец вроде ничего особенного, но нужно ещё понаблюдать...» — решил он, расшелушивая стручок зелёного горошка. В животе громко заурчало, и Дульсинея, открыв холодильник, поставила перед ним миску с ледяными пирожками.
— Щас печь раскочегарю и подогрею чуток.
В комнату вошёл Марк с горкой дров в руках. Головы не видно. Опустил и аккуратно ссыпал полешки на пол у порога.
— Вот. Ещё принести?
— Нет, милый. Харе, — заискивающе сказала баба Дуся.
— Воды принеси. Сейчас всё истратим, и бабка без воды останется, — рявкнул Лёшка, проверяя в нём силу. Тот ли он хлюпик.... Сможет против него пойти?... Али нет...
— Хорошо, — не так весело ответил Марк, всё так же без особой любви глядя на отчима. Но взял два ведра, стоящих у порога, и побежал за водой.
— Комар...
Подходя к колодцу, Марк наткнулся на уходящую прочь женщину с коромыслом. Она шарахнулась в сторону, и вёдра, качнувшись, расплескались практически наполовину.
— Пшёл! Пшёл отсюда! — давясь словами, выплёвывая их, как кислую отрыжку, словно пугаясь собственной смелости, выкрикнула она Марку.
— Чего это? — набычился Марк. В другой раз он бы сник, сжался и пошёл прочь, но сейчас ему этого почему-то не хотелось. — Не уйду... — выпятив вперёд нижнюю губу, сказал он и, бросив ведро на верёвке вниз, начал демонстративно медленно поворачивать ворот, накручивая цепь на бревно.
— Воду испоганил! Воду!... Кочемар у колодца! Кочемар! — извергая вопли, женщина побежала прочь, расплёскивая остатки воды.
— Кочемар? Что за чертовщина... — не без интереса повторил Марк и, наполнив оба ведра до краёв, понёс воду в дом. Даже Наталья оторвалась от сборов и удивилась, когда Марк поставил на порог полные вёдра, а потом перелил одно в рукомойник, держа на уровне носа далеко не детское оцинкованное ведро. Он, дрищ, неспособный справится с пятилитровой бутылкой, с лёгкостью орудовал двенадцатилитровой ёмкостью!