Как пришёл домой, он помнил смутно, но лёжа на диване и вспоминая вечеринку, на ум являлись картины, одна ярче другой. Среди них окном сообщения всплыл слайд с варежкой и чем-то блестящим внутри. Он оживился и стал оглядываться по сторонам. Его костюм аккуратно висел на стуле, второго такого у него нет, а вот на сидушке, рядом со смятыми комочками носков он увидел пушистую варежку с сокровищами. Солнце, как назло, целилось именно в рукавичку, освящая бесценные золотые монеты и крупную сумму денег, перетянутых резинкой.
— Что это у нас такое... что за прелесть...
Он подошёл, горбя спину, схватил рукавичку и снова юркнул в кровать. Сел в позу лотоса и перевернул рукавичку, вытряхивая содержимое поверх одеяла. Монеты звонко ударились друг об друга, сверкая на солнце.
— О! О! О! Откуда взялось столь бесценное сокровище в моём доме? Неужели на меня упала длань богов? Я избран. Наверняка это череп. Он стал проводником в мир духов. Прекрасно. С ним я достигну своих истинных целей, — как фальшивый актёришка, продекламировал он, но на последней фразе голос посерьёзнел, стал более грубым и жёстким. Виль приосанился. Ему понравился новый образ — Вильгельма Карлова. Истинного вершителя судеб!
Виль подошёл к рогатому черепу, обмотался простынёй, как тогой, и встал, одну руку возложив на тумбочку, другой подперев бок: «Наполеон Бонапарт. Вот кто я!» — глядя в зеркало, сказал он.
Как к нему попали сокровища, он, так и вспомнил, а вот золотые монеты не отпускали. Весь день он не выпускал руки из рукавицы. Деньги в прямом смысле грели руки, то одну, то другую то обе вместе. Рукавица трещала по швам, и он решил положить монеты в череп. И таскался оставшееся время до вечера с ним.
К вечеру на руке, чуть выше запястья появилось покраснение, а с ним и лёгкий зуд. Тогда он поставил череп на тумбочку и любовался им издалека. Виль в этом году тоже гостил у бабушки в деревне. А точнее, приехал-то в гости, а попал на похороны. Бабушка не дожила один день до своего девяностолетия. Виля очень расстроила смерть бабушки. Та вырастила его и вложила все силы, чтобы из обиженного Богом сиротки мальчик стал полноценным членом общества. Бабушка работала в Курилово учительницей биологии и как настоящий педагог, привила Вильгельму любовь к предмету и желание работать в школе с детишками. Иначе на этом поприще он так долго не продержался.
Только как бабушка ни старалась внушить, что жизнь простого маленького человека, нужного обществу не менее ценна жизни мессии, властителя судеб, внук всегда знал, что может намного больше, что его миссия гораздо масштабнее, чем просто преподавать биологию в школе.
Бабушка смотрела вперёд, словно подчинялась одной ей ведомому плану. Подготовила приёмыша к школе, вела его все десять лет. Проследила, чтобы парень поступил в университет, остался работать в городе, преподавать. Но всё ещё, чувствуя неладное, влезть в его голову она была не в силах.
Уже в институте Виль понял, что был прав. Всегда был прав. Профессия учителя не для него. Он не сможет «раскрыться». Парней на курсе практически не было. Только физкультурники. Он оказался в девичьем царстве и чувствовал бесперспективность. Но бабка продолжала уверять, что судьба его именно здесь и именно школа приведет Виля к успеху.
— Бабы они есть бабы, а ведут всех вперёд мужики. Нужно показывать себя, тогда, глядишь, в директора выдвинут, а там дорога откроется и дальше. В депутаты... — говорила она, теша Вилькино самолюбие. Прекрасно понимала, что для депутата мозгами то он не годится. Не такой он изворотливый, хитрый. Не потянет одним словом.
Но чем дольше Вилька работал в школе, тем больше понимал — не его это с мальцами возиться. Продвигаться нужно. Расти... Перво-наперво он сменил имя Виль на Вильгельм. Виль происходило от сокращения: Владимир Ильич Ленин. Слава Богу, никто этого не знал. А если находились умники, что начинали гуглить, по мнению Виля, лучше бы они этого не делали.
Смысл бабкиных слов он разгадать за десять лет не сумел: «Что за судьба? Когда он сможет директорствовать?» Виль пять школ сменил и уже начал подумывать о переквалификации, как в шестой почувствовал что-то. Этим «что-то» была старая директриса. Ей было лет сто, не меньше. Но завуч, тоже метившая в директорское кресло, пыталась сделать всё, чтобы он не получил место. Директриса, по идее, вскоре должна была уйти на пенсию. Освободив заветное место.
Пошёл третий год, а она всё не торопилась. Вот и решил Виль поехать в деревню, расспросить бабушку. Давненько он не навещал её и не звонил. Лет пять. Когда ехал, вдруг мысль появилась: что если старая дубу дала, а он и не в курсе? Просто от души отлегло, когда живой её застал во дворе на лавочке под кряжистой сиренью, которую и кустом-то смешно назвать. Дерево за сорок лет выросло! Вокруг цвели тошнотворные лиловые бальзамины высотой в человеческий рост, заполонившие всё пространство двора. Как и десять лет назад.