– Они в Атернуме, в основном, смирные, – имея в виду тамошних грешников, успокоил нас вождь. – Мои люди спускались туда трижды, и ни разу на них никто не напал. Но, – Си–Так покосился на девушек. – Всякое может случиться. Почувствуете угрозу – бейте на опережение.
– Не переживай. За нами дело не встанет, – пообещал я.
Но самым бесценным подарком оказались четыре «Коллара». Где Си–Так раздобыл тактические шлемы, хитрован, понятное дело не сознался, но выручил он нас крепко. Разом отдал все долги. Из «Колларов» извлекли всю электронику, но зато нашим головам теперь ничего не угрожало в каменной теснине тоннеля.
Мы стояли у разверстого колодца, вдыхая водяные пары. Студеное жерло Томболы пугало даже меня, а Эрика вовсе стучала зубами от страха и испуганно жалась к своему мужчине. Си–Так наклонился и что–то с улыбкой прошептал ей на ухо. Блондинка решительно сжала губы и отрицательно помотала головой.
Трое дюжих парней из Доминорума придерживали трос. Его конец навязали на продолговатый булыжник, который, в свою очередь, обернули вокруг массивного валуна. Я в сотый раз зачем–то подергал шпагат.
– Всем без исключения говорю «до скорого!» – с этими словами я захлебнулся воздухом и отчаянно бросился в провал.
Если кому случалось быть кубиком льда в шейкере бармена–эквилибриста, то он меня поймет. Потом вокруг стало тихо и спокойно, словно я плыл в невесомости. Мои руки шустро перехватывали узлы на веревке, губы заперли на замок кислород в легких. Подтягиваться по ней не имело смысла – там, внизу, трос не был привязан. Внезапно я ощутил рывок страховочной бечевы. В первую секунду испугался, но потом вспомнил, что мы с Си–Таком условились провериться на середине пути. Быстро нащупал карабин на пояснице и послал наверх один ответный сигнал. Вместе с шумом кислородного голодания в уши быстро вплывал нарастающий гул слива. Еще пара секунд – и я выпал в ночь Атернума.
– За заслуги перед человечеством, за неоценимый вклад в развитие цивилизации…, – внутри Моллоя зазвенела давно натянутая нить. – Орден «Достояние Земли» вручается…, – диктор замер в эффектной цезуре. – Главе тринадцатого Департамента… Соламентису! Прошу лауреата подняться на сцену!
Соламентис. Новое индивидуальное имя взамен родовому. Над лицом Соламентиса поработал целый штат пластических стилистов. Его узко посаженные глаза теперь смотрели на мир более пронзительно, даже устрашающе. Образ мыслителя–аскета дополняли худые скулы и бледность.
Моллой оглянулся на Лори.
– Удачи, – одними губами прошептала девушка.
Со всех сторон послышалось хлопанье складных сидений кресел – зал вставал. Вся Ассамблея приветствовала героя. В молчании. Величайшая дань его свершению. Молчание выражает почтение. И вдруг с силой, отбивая ладошки, зааплодировала Тониа, сидевшая в двух рядах позади. Ее хлопки подхватила команда специалистов Лавакрона, к которой присоединились чиновники тринадцатого Департамента, и на сцену Моллой вступил уже под оглушительные овации. Нет, не Моллой. Соламентис. Все, без исключения, медиаканалы Земли вели прямую трансляцию церемонии. Сотни миллионов ее граждан в эту минуту наблюдали сейчас это бесстрастное волевое лицо. Лицо гения, лицо величайшего мыслителя планеты. Они видели на нем печать напряжения, тень тревоги за жизнь и судьбу каждого жителя планеты и еще многое из того, что могли придумать себе сами. А Моллой видел темный зал, полный незнакомых людей, улыбающиеся красные губы Тониа и белое холодное лицо Лори.
Во время дружеских поздравлений коллег к нему протиснулся Ольсен. Толстяк вложил в руку Моллоя влажную ладошку и, мурлыкающе проглатывая слога, заговорил:
– Искренне рад за вас, Соламентис. Популярность, признание…, э–э–э, блестящее окружение. Я даже вам немного завидую.
– Кого вы имеете в виду под «блестящим окружением»? – резко переспросил Моллой.
– Ничего, ничего, – затараторил Ольсен. – Просто говорю, что дух захватывает даже от произношения этих слов. А вы так молоды! И так преуспели!
Что ты знаешь об этом, мышь со слипшимися редкими волосенками? Как говорил тогда Полди при первом собеседовании: «Дайте человеку все, и через год вы обнаружите глубоко несчастное существо?». Моллой вдруг представил себя в гондоле воздушного шара под проливным дождем. Он сидит и в отчаянном исступлении перепиливает последние стропы, что соединяют корзину и наполненную гелием оболочку. Прежние идеалы. Щелк! Друзья. Щелк! Имя. Родовое имя. Ниточка к прошлому. Щелк. Осталось всего несколько. А может быть, одна.