Оставшиеся двое испустили отчаянное воющее рычание и рванули прочь, понадеявшись сбежать в спасительную тьму чащи. Но я даже не дал им шанса. Лишь коротким взглядом обменявшись с Дианой пониманием, я перенёсся вперёд со своей сверхъестественной скоростью. Два быстрых движения — и волчьи головы покатились по земле, на миг поймав отражение багровой луны в ещё живых глазах. Эхо их незавершённого воя прокатилось по лесу и смолкло.
Я ухмыльнулся и через мгновение ещё две волчьи головы покатились по земле.
Наконец воцарилась тишина — тяжёлая, гулкая, словно сама ночь ощупью пыталась осознать весь ужас произошедшего. Разве что редкие судорожные хрипы умирающих тварей и беспорядочные шорохи корчившихся тел нарушали это мрачное безмолвие. Поляна походила на сцену кровавой жатвы, где жнецом выступила сама луна: повсюду валялись изуродованные туши, клочья вывернутых наружу кишок, перепачканные густой волчьей кровью. Воздух, спертый и вязкий, пропах приторно-металлическим душком смерти и ярости.
Я перевёл дыхание и остановился, опираясь рукой на рукоять фламберга, будто ища у него опоры. Внутри всё ещё бушевала ярость схватки, и сердце колотилось так, будто не желало сбавлять обороты. Рядом стояла Диана в облике чёрной волчицы, тяжело, почти надрывно дыша. Её морда была залита кровью, а глаза, горящие янтарным светом, излучали необузданную силу. Никогда прежде она не казалась мне такой завораживающе-страшной, красивой в своей первобытной, дикой ярости.
— Кажется, всё, — выдохнул я наконец, пытаясь совладать с учащённым пульсом. Мутноватая кровь сочилась по моим пальцам и стекала на траву, когда я провёл ладонью по залитой красными брызгами щеке. Я бросил короткий взгляд на Диану, и она низко зарычала, словно подтверждая мои слова.
— Неплохо размялись, — добавил я негромко, обводя взглядом изувеченные тела и багровые лужи, подрагивающие в лунном свете. Затем я с кривой усмешкой потянул за горловину своей окровавленной куртки: — Теперь определённо нужен душ. И… придётся выбросить все эти тряпки, — с отвращением подцепил я край одежды, пропитанной смердящей кровью.
Волчица коротко фыркнула, и я без труда уловил в её рычании ту же мысль: надо очиститься от липкой грязи и ошмётков, чтобы скинуть с себя этот налёт бойни. Усталость, неотделимая от внутреннего торжества, постепенно охватывала меня. Я глубоко вдохнул, стараясь унять остатки лихорадочного возбуждения. Казалось, каждое живое существо на поляне и в близлежащем лесу притихло, не в силах понять, что же за кровавое безумие здесь только что развернулось.
Положив фламберг на плечо, я развернулся и пошёл прочь с окровавленной поляны, где под луной ещё копошились изуродованные тела и жалобно стонали те, кому не повезло умереть мгновенно. Шорохи и булькающие звуки, казалось, преследовали нас, словно призраки недобитых душ. В этом чёрном безмолвии я чувствовал себя странно. Когда мы с Дианой только вступили в схватку, во мне клокотал праведный гнев и бескомпромиссная решимость остановить этих монстров любой ценой. Но стоило битве закончиться, внутри проснулась непонятная смесь мрачного удовлетворения и отстранённого ужаса.
Я понимал, что мог положить конец схватке намного быстрее — оставалось лишь воспользоваться всей моей чудовищной скоростью и силой в полной мере. Но где-то в глубине себя я не хотел быстрой победы. Меня тянуло ощутить вкус боя, услышать треск костей, вдохнуть запах крови. Когда-то Абрахам показывал мне записи, от которых стыла кровь в жилах: опустошённые деревни, разорённые этими проклятыми тварями, горы тел убитых людей. Тогда я поклялся никогда не испытывать жалости к таким монстрам. Но, похоже, моя ярость вышла из-под контроля. Я наслаждался бойней — именно так, иначе не назвать. И хотя мне следовало бы испытывать стыд, я ощущал лишь глухое, первобытное удовлетворение, словно утолил голод, разрывавший меня изнутри.
«Да, я какой-то маньяк…» — невесело усмехнулся я сам себе, ощущая, как дыхание понемногу выравнивается. Но от этих мыслей не становилось ни легче, ни спокойнее.
Когда я добрёл до тихого уголка в стороне от поляны, густая трава здесь всё ещё была сравнительно чистой. Я опустился на корточки, потом, чуть подумав, уселся на землю, положив меч рядом. Луна висела в небе, словно уставшая свидетельница недавней кровавой бойни, окрашивая всё вокруг в бледно-багровые оттенки. Мне хотелось отпустить из головы все вопросы о том, зачем и почему я оказался так жесток. Наверное, именно так действует власть силы, помноженная на ненависть: в людях пробуждаются самые тёмные, непредсказуемые стороны.