Молиарти покончил с едой и небрежно откинулся на спинку стула, смакуя шампанское. Тяжелые ветки смоковниц заглядывали в окна, опуская на пустынный зал прохладную, умиротворяющую тень.
— Как хотите, Том, но одну вещь я совершенно не могу понять, — заявил американец. — Если португальцы и вправду открыли Южную Америку, почему они так долго об этом молчали? И почему нарушили молчание именно в 1505 году?
— Перестраховка, — ответил Томаш. — Политика умолчания помогала королевству выживать и даже вести собственную игру. Наши предки знали о мире куда больше, чем могли вообразить их современники и будущие поколения. Но власти слишком хорошо понимали, как опасно такое знание. Португальцы видели, как алчны их соседи. Прознай остальные европейцы о южных землях раньше времени, корона ни за что не удержала бы своих владений. Пока сохранялась тайна, у нас были развязаны руки, и мы могли спокойно исследовать обретенные территории, не опасаясь конкуренции.
— Это понятно, Том, — перебил Молиарти. — Но если политика умолчания приносила такие обильные плоды, зачем португальцам понадобилось громогласно сообщать об открытии в 1500-м?
— Полагаю, тут не обошлось без испанцев. Политика умолчания была эффективной, пока о новых территориях больше никто не знал. Но после того, как Охеда в 1499-м и Пинсон в январе 1500-го сунули нос в Южную Америку, она сделалась бессмысленной. Пришло время заявить о своих правах на Бразилию.
— Ну конечно, это так понятно.
— Между прочим, мы забыли о последнем доказательстве, самом важном и неопровержимом, о Тордесильясском трактате, в котором Испания и Португалия поделили мир между собой.
— Да мы о нем никогда не забывали, — возразил американец. — Этот документ можно считать точкой отсчета глобализации.
— Пожалуй, — усмехнулся Томаш. Американцы обладали несносной манерой рассуждать о великих исторических событиях, как о сюжетах из вчерашних теленовостей. — По этому договору, освященному Ватиканом, половина Старого и Нового Света отходила португальцам, а вторая половина — испанцам.
— Какова самонадеянность!
— Мы-то с вами знаем, что в те времена это были две сильнейших державы. Кому было решать судьбы мира, как не им. — Томаш допил чай. — К моменту подписания договора у каждой из сторон были неоспоримые политические преимущества. Португалия обладала самым сильным флотом, приспособленным для долгих экспедиций к новым землям. Зато испанцы оказались сильнее в военном отношении и могли с легкостью контролировать огромные территории. Кроме того, тогдашний папа был родом из Испании. Если перевести это на язык футбола, у нас были лучшие игроки, лучший тренер, лучшая экипировка, зато противник заручился поддержкой арбитра. Первое время все так и складывалось. Португальцы плавали, где хотели, а испанцы едва сумели закрепиться на Канарах. Договор в Алькасовасе от 1479 года подтвердил статус-кво: португальцы получали во владение атлантическое побережье Африки и взамен признавали права Кастилии на Канарские острова. Через год в Толедо обе державы окончательно поделили между собой Атлантику. Такое положение сохранялось до первой экспедиции Христофора Колумба. Однако новая реальность потребовала нового договора, и его не замедлили заключить. Это и был Тордесильясский трактат. Первоначально, как вы помните, Лиссабон предлагал поделить море и сушу по параллели, проходящей через Канарские острова, чтобы испанцам достались земли к северу, а кастильцам — все остальное. Но папа Александр VI, испанец по происхождению, издал буллу, согласно которой граница должна была пролегать по меридиану в ста лигах к западу от Азорских островов и островов Зеленого Мыса. В общем, Ватикан подыграл Кастилии. Португальцы попросили передвинуть линию на триста семьдесят лиг к западу от островов Зеленого Мыса, однако кастильцы при поддержке папы настояли на своем. Но с этим договором все было не так просто. — Томаш набросал в блокноте планисферу, грубоватыми штрихами наметил очертания Европы и Африки, подробно изобразил американский континент. Провел вертикальную линию по поверхности Атлантики между Африкой и Южной Америкой и поставил внизу 100. — Вот на чем настаивали испанцы и папа: граница в ста лигах от африканского берега. — Он провел еще одну линию, на этот раз левее, ближе к южной Америке, и под ней написал 370. — А вот что предлагали португальцы: триста семьдесят лиг к западу от островов Зеленого Мыса. — Томаш бросил взгляд на Молиарти. — Скажите-ка, Нел, в чем разница между двумя этими линиями?