— Мы посылали тебе сообщение.
— Не посылали. Не надо врать — отмахнулся рукой на этот фарс.
— Даже место тебе оставили, — Федор кивает на пустое кресло.
— Ну сейчас посмотрим, что у вас за претензии.
— Как вы узнали о собрании совета? — спросил канцлер, когда я занял свободный стул.
— Не только в вашем отделе есть шпионы, — улыбаюсь я и смотрю, как лицо канцлера бледнеет.
— Дмитрий Алексеевич, вам есть что сказать по поводу обвинений? — обратился ко мне князь Дубинин.
Мне всегда нравится этот пожилой мужчина. Мало осталось в нашем мире честных аристократов. Хоть он никого и не поддерживал, но был честным человеком, и я это ценил.
— Конечно, мне многое нужно вам сказать, — отвечаю я и открываю папку. — Так, что тут у нас! Даже так! Предательство Родины… Ого! Необоснованная агрессия, эмоциональные всплески, угрозы, насилие, психологические отклонения, подкупы, шантаж, манипуляции, убийства, поджоги, живодерство, кража денег из бюджета, азартные, алкогольные и наркотические зависимости. Даже изнасилование, — сказав это, смотрю на братьев и Виктора Степановича. — Осталось хоть что-то хреновое, что вы сюда не внесли? — на это мне никто не отвечает, и я обращаюсь к членам совета. — Есть хоть кто-то, кто во всё это верит?
— Да как вы смеете! Вас вообще сюда не звали! — не выдержал канцлер.
— На мой суд меня и не позвать… совести вообще нет, — усмехаюсь я.
— Это не суд, а отстранение от власти.
— Скажите еще, что вы не планировали сразу после этого суда взять меня под стражу.
Канцлер не отвечает. Но я замечаю, как он с трудом скрывает нарастающую злость, ведь я нарушил все его планы.
— Мне не нравится этот балаган, — говорю я и встаю с места.
Иду в сторону, где в специально отведенной зоне, на небольшой трибуне, стоит постамент. Отодвигаю заслонку, за которой лежит старая книга.
— Остановите его! Он хочет разрушить реликвию! — кричит канцлер. — Охрана! Где охрана!
Он вскакивает с места и идет к двери, даже очень бодро для его возраста. Хотя, если учесть, что он сильный маг, то и сам мог бы заменить охрану. Благо с рассудком у него все в порядке и в открытое противостояние он вступать не станет.
— Занята ваша охрана. Спит она, — спокойно отвечаю я. — А теперь смотрите внимательно, что сейчас произойдет.
Взгляды всех присутствующих прикованы ко мне. Григорий усмехается.
Моя рука касается страницы и по залу проносится мощный магический всплеск. Настолько сильный, что с треском распахиваются закрытые двери церемониального зала.
— Я, Дмитрий Алексеевич Романов, клянусь своей кровью и ставлю на кон свою честь и дар, заявляю, что все произнесенные здесь сегодня обвинения фиктивные. У меня все нормально с психикой, я никогда не насиловал женщин, у меня нет никаких зависимостей, я никогда не убивал животных, не крал денег из казны, не устраивал поджоги. И запомните, ни в этой жизни, ни в прошлых, я никогда не предавал своих и не сотрудничал с врагами. Это вам ясно?
Я оторвал руку от Кодекса Императора и перелистнул страницу.
Бывали случаи, когда Романовы умирали, попросту дотрагиваясь до Кодекса, который я написал для своих потомков. А всего лишь нужно быть человеком чести.
Когда я писал Кодекс Императора, то понимал, что таким образом потеряю многих потомков, но даже спустя столько лет, когда я увидел в отчетах трехзначное число умерших, которое меня поразило, я не жалею о своем решении оставить эту реликвию для потомков. Почему? Империя — превыше всего. И в ней должен править достойный правитель. Так я отсек всех недостойных, кто мог бы сесть на трон и развалить империю несколько веков назад. Именно из-за власти Кодекса Императора продержалась империя до тех пор, пока я не вернулся в этот мир.
Я снова приложил руку к книге, на этот раз к другой странице, и по залу снова пронесся мощный всплеск энергии.
— Всем понятно? — громко повторяю я.
Члены совета кивают.
Князь Дубинин захлопывает папку и встает:
— Полагаю, это собрание можно считать закрытым?
— Подождите, Иван Васильевич, — отвечаю я и обращаюсь к канцлеру. — Виктор Степанович, вы сказали, что мои братья помогали вам собрать улики, не так ли?
— Так… — неохотно отвечает он.
Подхожу к Григорию, который с непониманием смотрит на меня, и тыльной стороной ладони наношу удар по его лицу.
— Это за твою бурную фантазию. Или думал, что я не узнаю, кто придумал историю с изнасилованием? Играй в свои игры, сколько угодно, но палку не перегибай, иначе я не посмотрю, что мы с тобой одной крови.