Эдуард получил образец крови Анастасии, в котором и содержался яд, от приставленной к сестре служанки. Она хорошо поработала и устранила исполнителя. И когда мы пришли сюда с противоядием, больше новостей у нее не было, никто больше не заходил к сестре.
Только подумать, этот безумный гений смог сделать противоядие меньше, чем за десять минут!
— Господин, а почему бы вам не оставить здесь тень? — поинтересовалась Алина. — Она бы могла лучше охранять цесаревну.
— Наверное, потому что я не хочу иметь дело с тенями, — ответил я. — А ты и не сможешь этого сделать.
— Почему?
— Потому что в твоем даре я закрыл такую возможность.
— Интересно же попробовать! — не унималась она.
— А мне казалось, что в прошлую встречу с тенями ты растеряла всякий интерес.
— Тогда я была слабее. Это нечестно, — фыркнула она.
— Но я и тогда выпустил не самую сильную тень. А ты проиграла и испугалась.
— Сейчас все может быть иначе.
— Алина, сколько раз я тебе говорил, не надо применять то, чем ты не владеешь.
Служанка изобразила грустное лицо и принялась дальше наблюдать за сестрой. На пару мгновений тишину перебивал лишь писк аппаратов, к которым была подключена Анастасия.
— Наблюдай за сестрой дальше, — крикнул я второй служанке, которая расположилась в кресле в углу комнаты, все это время изображая из себя предмет мебели.
— Конечно, господин! — кивает она.
— Пора уходить, — говорю я Алине, и мы выходим из спальни.
Я делаю максимально грустное лицо и прошу охранников:
— Если сестра придет в себя, можете сообщить мне первому?
— Конечно, Ваше Высочество! — ответил один из них. — Обязательно сообщим.
— Не забудете?
— Как вы можете так говорить? Мы очень ответственно относимся к своей работе, — заверил он меня.
— Ну хорошо, посмотрим.
Но на лицах гвардейцев не видно печали, словно сам факт, что я расстраиваюсь из-за смертельно опасного состояния сестры, их только радует. А обычных охранников явно никто не учил скрывать эмоции, такие очень легко себя выдают.
Возвращаюсь в свой кабинет и присаживаюсь в кресло. Первым делом открываю планшет и читаю новости. А там было много интересного, особенно о том, что сегодня Гриша собирается вылетать из Австрии домой. Он выложил обращение, где сделал очень жалостливый вид, едва ли не плакал, когда говорил о сестре. Игра хорошая, только по глазам было видно — он использовал специальные капли, которые дают красноту с особым рисунком на сетчатке. И если чуть приблизить видео, это было хорошо видно.
На самом деле, это очень печально, и даже обидно, что он использовал произошедшее для игры на публику и поднятия своего статуса в глазах общественности. Если там и были реальные переживания о судьбе Анастасии, то их не было заметно за всем этим. Но очень надеюсь, что Гриша образумится.
Дороже семьи у нас нет ничего — и когда-нибудь мои братья это поймут.
В своей первой жизни я об этом даже в Кодексе Императора написал, но не помогло.
В дверь постучали и, после разрешения, вошел один из моих слуг. Оставил мне папку с документами на подписание и удалился.
Так, посмотрим, что мне принесли. Вопрос касательно регулирования сельского хозяйства номер двести триста семь. Эм, это даже не смешно.
Второй документ был касательно разрешения вырубки лесов в Сибири, а третий — просил согласовать новые тарифы ЖКХ в столице. Остальные были примерно такой же «важности».
Понятно… Разумовский сильно обиделся на меня и снова понизил в правах.
Снова открываю планшет и захожу в имперскую базу данных. Ставлю вето на самый бесполезный указ Разумовского. Ох, представляю, как он сейчас бесится и пытается понять, сколько этих вето у меня есть.
Система автоматически выдает вето каждому наследнику, но их крайне ограниченное количество, и мне не хватило бы их, если бы я расходовал их также, как братья и сестра.
Через пару минут появилось уведомление. На мое вето наложили другое вето! Посмотрим, кто это… Ага, Григорий.
Снова отправляю вето, и брат сразу его перекрывает. А потом опять и опять, кругов пять… Накладываю еще одно, и у меня остается всего одно вето.
Но нового вето от брата не поступает.
Гриша, ты хотя бы попытался… Пора бы начать думать своей головой и не потакать Разумовскому каждый раз, когда он к тебе прибегает.
Но даже если я скажу это брату лично, он никогда не послушает, и скорее вызовет меня в очередной раз на дуэль.
Осталось одно вето. Эх… В детстве у нашего отца было любимое развлечение — лично следить за достижениями своих детей. А какую награду дать царским детям, у которых есть все, что можно пожелать? Он не придумал ничего лучше, как давать нам бессрочные вето, которые мы сможем применить в любой момент нашей жизни.