– Ваше преподобие?
– В Прагу, – коротко приказал епископ Мельхиор.
Служащий кивнул, положил свиток в футляр и завязал его. Епископ встал.
– Мой экипаж готов к поездке?
– Как вы и приказывали, ваше преподобие.
– Лучших лошадей уже запрягли?
– С вашего разрешения, лучших лошадей запрягли в другой экипаж, ваше преподобие.
– Боже милостивый!
Служащий предпочел промолчать в ответ на эту реплику. Мельхиор скривился.
– Наш римский пассажир?
– Уже находится в экипаже.
– Ну хорошо. Я ничего не забыл?
– Информация для двора, ваше преподобие.
– Придумай что-нибудь. Непредвиденные обстоятельства, имеющие отношение к предстоящему объединению христианских церквей, или что-то в этом роде.
– Уже сделано, ваше преподобие.
– Должен ли я поставить где-нибудь печать?
– Вот здесь, ваше преподобие.
Секретарь указал на кучку песка и постарался придать себе такой укоризненный вид, какой был позволителен в данной ситуации.
Мельхиор Хлесль схватил другой листок бумаги и пробежал взглядом уже составленный его секретарем документ. Как и всегда, литеры официального шрифта были безупречны, а сама бумага – гладкой и без клякс. Епископ Мельхиор огляделся в поисках сургуча.
– Вот, ваше преподобие.
С другой стороны стола к нему придвинули черно-красную палочку и горящую свечу. Епископ капнул пару раз под текстом, сжал руку в кулак и впечатал перстень в еще теплый сургуч, после чего поставил отпечаток на последней странице письма. Верхушка горки песка стекла вниз.
– Подпись, ваше преподобие.
Епископ Мельхиор нацарапал внизу «t Мельхиор Хлесль episcopus», что испортило внешний вид остальной части письма. Перо так скрипело, что мороз по коже шел.
– Проследи, чтобы оба были отправлены сегодня же.
– Так точно, ваше преподобие.
Епископ Хлесль обошел стол и, тяжело ступая, вышел из комнаты. Секретарь поднял исписанный листок кончиками пальцев и подул на подпись Мельхиора. Епископ остановился у большого глобуса, размещавшегося недалеко от двери и на сегодняшний день вполне оправдывавшего потраченные на него деньги, поскольку фантазия картографа в том, что касалось фауны и флоры в морях и неизвестных регионах света, играючи отменяла все законы природы.
– И прибери этот свинарник. – Епископ махнул рукой в сторону кучки песка.
– Разумеется, ваше преподобие.
– Это я просыпал. Мне очень жаль.
– Ничего страшного, ваше преподобие.
Епископ резко развернулся. Глобус неожиданно оказался у него на пути. Через несколько мгновений, наполненных поспешными и просто акробатическими движениями, епископ Хлесль уже стоял на пару шагов ближе к двери, потирал ушибленное колено и опирался на гобелен. Треснувший глобус лежал на полу, четверть поверхности Земли отделилась от него, как кожура от апельсина. Морские змеи, левиафаны и недостаточно одетые морские девы возвышались над мирозданием в опустевшем пространстве рабочего кабинета епископа Мельхиора.
– И это безобразие тоже уберите, – приказал епископ.
– Как будет угодно вашему преподобию.
Во дворе епископского дворца стоял экипаж. Дорожный сундук был уложен, кучер сидел на козлах, ожидая приказов епископа. Монах замедлил шаг. Подойдя к экипажу, он сделал глубокий вдох и только затем распахнул дверцу.
Его пассажир занимал самый темный угол кареты и был закутан с ног до головы.
– Ты! – произнес епископ Хлесль. – А я уж надеялся, что никогда тебя больше не увижу.
Пассажир ничего не ответил. Епископ Хлесль сел в экипаж. Карета дернулась и покатила в ночь, прочь со двора.
29
– Мы могли бы привести тебя к нему, дорогой друг, – заявил Папа Климент.
У кардинала де Гаэте перехватило дыхание.
– Он здесь, в Латеране?[59]
– А где же еще? Мы не разрешали ему никуда отлучаться. Де Гаэте обменялся взглядом с кардиналом Мадруццо.
Как и обычно, по лицу немецкого кардинала с легкостью можно было прочитать его мысли. Например, в данный момент он думал: «Всемогущий Боже, благодарю Тебя за святую простоту его святейшества!»
– С каких пор?
– Точно, – ответил Папа.
Кардинал де Гаэте настоял на том, чтобы получить возможность беседовать с его святейшеством в отсутствие обоих священников. Два переводчика стояли в углу зала с надутым видом. Де Гаэте набрал в легкие побольше воздуха и заорал:
– С каких пор?!
– С тех самых пор, как он пришел и открылся нам.
Старый кардинал перегнулся через подлокотник папского трона и поцеловал перстень не ожидавшего этого понтифика, импозантные брови Папы Климента, который никак не решался сделать окончательный выбор между растерянностью и удовлетворением, поднимались и опускались. Наконец он остановился на выражении умеренной формы последнего.