Эдвард, поколебавшись, вошел туда. Решив не откладывать дела в долгий ящик, он снял телефонную трубку и запросил в справочной номер Ченоветского депозитария. Открыт он еще или нет? Ответивший Эдварду библиотекарь бесцеремонно направил его в другой отдел, где звонок перевели на режим ожидания. Эдвард, заполняя паузу, поворошил бумаги на столе — страховые формы, письма, какие-то крючкотворские переговоры с подрядчиком по циклевке полов. Розовые копии счетов за компьютерные работы, выполненные неким Альберто Идальго.
— Отдел каталогов, — сказал в трубке женский голос.
Эдвард объяснил, что ищет Гервасия Лэнгфордского.
— Книгу или манускрипт?
— Книгу. — Должно быть, так — а что же еще?
— Вы представляете какое-то учреждение?
— Коллекцию Уэнтов, — сымпровизировал он.
Женщина переговорила с кем-то еще и спросила:
— Вы член их семьи?
— Нет, служащий.
В этот момент он засек периферическим зрением стоящую на пороге Лору Краулик, и сердце у него классически екнуло от внезапного ощущения вины. Зря он, пожалуй, сделал этот звонок.
— Вам надо будет зарегистрироваться, — предупредила женщина, — поэтому захватите фото и документ, подтверждающий место вашего проживания.
— Понял. — Он повесил трубку. Лора молча смерила взглядом его грязный мешковатый свитер и небритую физиономию.
— Вы закончили? — спросила она.
— Хотел дозвониться до них перед закрытием. Извините, что не нашел вас.
— Я, между прочим, не пряталась. — Лора начала демонстративно прибирать на столе. Эдвард взял сумку и собрался идти.
— Не забудьте записать свои расходы в Ченовете. — сказала она. — Они берут плату за регистрацию, довольно приличную. И возьмите с собой карандаш и бумагу, если намерены делать заметки. С ручками в читальный зал не пускают.
— Вы там бывали?
— Пару раз. Не знаю только, что в их фондах могло вас заинтересовать.
— Я хотел узнать что-нибудь о Гервасии Лэнгфордском.
На это она улыбнулась, показав выступающие вперед белые зубы.
— Вот оно что.
— Кстати, наверху я его пока не обнаружил.
— Уверена, что он вам еще попадется.
— А не могли бы вы сами рассказать мне о нем? Я не совсем представляю, что нужно искать.
— Думаю, вы узнаете его, когда увидите, — пожала плечами она.
— Надеюсь.
Он испытывал отчетливое впечатление, что она с нетерпением ждет его ухода, и поэтому, из чувства противоречия, старался затянуть разговор.
— Мне кажется, вы недооцениваете глубину моего невежества.
— Да уж. Не понимаю, почему она не задействовала кого-нибудь более квалифицированного, — раздраженно ответила Лора. — Например, меня. Но в этом она вся.
— Кто, герцогиня?
— Она самая.
Лора вздохнула, поправила волосы и нагнулась, открыв набитый папками ящик. Почудилось ему или от нее в самом деле повеяло виски?
— Ладно. Если вы ищете зацепку, то вот. — Она переписала что-то из напечатанного на машинке письма на желтый листок-липучку. — Заглавие книги, которую они ищут.
Почерк у нее был четкий и красивый, выработанный, не иначе, в каком-нибудь суперэлитном пансионе. «Странствие в Киммерийскую землю», прочел Эдвард.
Он кивнул с важным видом, как будто это и впрямь о чем-то ему говорило.
— Можно спросить, почему мы ее ищем?
Она уставилась на него пугающе светлыми, сланцевого цвета глазами.
— Потому что она нужна герцогине.
Расплавленное оранжевое солнце висело над самым Нью-Джерси. Эдвард вдруг остро ощутил их совместное одиночество в пустой квартире.
— Этот проект — ее идея, — продолжала Лора, — если до вас еще не дошло. Вы в качестве человека от «Эсслина и Харта» — тоже ее идея. Что бы там у вас ни сотворили с ее финансами — нет, не рассказывайте, мне это совсем не интересно, — ваша фирма, похоже, произвела на нее грандиозное впечатление, а лично вы — особенно. Порой я думаю, что все мы — ее идея, говоря в метафизическом смысле. Ее мир как-то более материален, чем наш. Что до книги, то я думаю, это ценная вещь, хотя и не представляю насколько. Помимо этого, цель поисков мне неизвестна, но она проявила большую настойчивость в этом вопросе, что несколько необычно. Она нечасто ко мне обращается. Я — весьма отдаленный пост ее империи, американское посольство, как мы выражаемся.
В ее иронии прослеживалась горечь. Она, наверно, чувствует себя одинокой, подумал Эдвард.