— Понял, — сказал Эдвард. — Гервасий Лэнгфордский.
Они помолчали, и она добавила:
— Мы, конечно, еще увидимся.
— Да, разумеется.
Теперь ему хотелось, чтобы она ушла поскорее.
— Ну что ж, всего вам хорошего. — Она тоже явно не испытывала желания здесь оставаться.
— Пока. — Эдварду казалось, что он еще не все выяснил у нее, но ничего конкретного в голову не приходило. Ее шаги на чугунной лестнице отзвучали. Он остался один.
В комнате имелся также и стул — антиквариат на колесиках, стоящий в кругу света рядом с торшером. Эдвард стряхнул с него пыль и сел. Сиденье было твердое, но спинка удобно гнулась благодаря хитроумному устройству пружин. Эдвард подъехал к окну, сделал нелегальную щелку чуть пошире и покатил обратно, грохоча, как шар в желобе боулинга. Принесенный Лорой скоросшиватель заключал в себе двадцать — тридцать тонких страниц, покрытых плотным, через один интервал, текстом. Шрифт старой печатной машинки глубоко вдавился в бумагу.
Выражаю желание, чтобы книги данной коллекции были описаны согласно правилам библиографии. Правила эти просты и отличаются точностью, хотя разнообразие объектов описания может привести к довольно сложным примерам…
Эдвард возвел глаза к потолку, уже сожалея о своем импульсивном решении. Похоже, у него появилась опасная привычка помогать попавшим в беду незнакомкам — сначала та женщина на тротуаре, теперь Лора Краулик. Он пролистал страницы. Диаграммы, определения, описания переплетов, сорта бумаги, пергамента и кожи, образцы шрифтов, печатных и рукописных, орнаменты, эмблемы издательств, дефекты печати, номера изданий, водяные знаки и так далее, и так далее…
В конце последней страницы стояла выцветшая, до нелепости вычурная подпись. Расшифровке она почти не поддавалась, но автор заботливо напечатал внизу свое имя:
ДЕСМОНД УЭНТ,
а еще ниже
13-й ГЕРЦОГ БОМРИ,
ЗАМОК УЭСТМАРШ
Далее до самого низа страницы шли всевозможные бессмысленные узоры, розетки и завитушки.
2
БОМРИ, — сказал он. Его голос в огромном пустом помещении прозвучал очень слабо. — Где оно, это Бомри, черт бы его драл?
— Он положил папку на стол и расстегнул молнию на футляре компьютера. Конечно же, это они были на улице — мистер и миссис Уэнт, вернее, герцог и герцогиня. Мог бы и догадаться. Уехали, наверно, домой, где бы он ни был, их дом. Странная, по правде говоря, парочка. Эдвард осторожно открыл ноутбук и нащупал на задней стороне выключатель. Компьютер тихо проиграл пару нот. Пока он гудел и щелкал, разогреваясь, Эдвард повесил пиджак на спинку стула и двинулся к ближайшему штабелю. В это время его мобильник таинственным образом ожил и зазвонил. Это был один из его подручных, работавший первый год аналитик. Эдвард слушал его пару минут, затем перебил:
— Так, спокойно. Ослабь галстук. Вот так. Ты сидишь? Галстук не давит?
Одновременно он разглядывал ящики, сколоченные из белых сосновых досок, которые все еще пахли рождественской елкой. На них сохранились корабельные ярлыки, адресованные человеку по фамилии Краттенден и заляпанные геральдическими правительственными печатями с обеих сторон Атлантики. Кое-где на дереве застыли капельки прозрачной желтой смолы. Через пару тысячелетий они превратятся в янтарь.
— Деньги вложи в акции французской страховой компании. Я знаю, что во Франции засуха. Нет, страховым компаниям ничего не грозит. Засуху они не оплачивают. Нет. Не оплачивают. У французских фермеров есть собственный федеральный фонд. Федеральный. Никакого отношения.
Первый болт, въевшийся в мягкое дерево, поначалу сопротивлялся, но вскоре вышел, и Эдвард поставил его, резьбой кверху, на край стола. Следующий поддался быстрее. Эдвард методически работал над крышкой ящика, прижав телефон плечом к уху, и в считанные минуты выстроил на столе десять — двенадцать винтиков. Из-под крышки полезла сухая солома и желтые скомканные газеты.
Все еще недовольный тем, что пошел на поводу у Лоры Краулик, Эдвард вымещал злость на своем ассистенте Андре.
— Проблемы Фаршида меня не волнуют, Андре. Это не мой уровень. Понятно? Если у Фаршида проблемы, не рассказывай мне про них, а реши их сам. Тогда у него никаких проблем не будет, и у тебя их не будет, и у меня, и мир станет чудесным местом, где горят радуги, цветут цветы и поют птички.