Настоящий снег был все ближе.
Огонь в очаге приходилось делать все жарче, светильники зажигать все раньше.
Солнце не хотело греть землю, оно с трудом поднималось над землей — и тут же стремилось закатиться, уйти на покой, отлежаться за горами.
В такое время хорошо ходить по гостям, танцевать под гулкие удары бубнов и протяжные стоны дудок. Делиться едой, которой всегда много по осени. Рассказывать про летние странствия.
Когда снег засыплет дороги, попасть к друзьям и соседям станет сложнее.
Ночами ветры пели над шатром, пытались проникнуть внутрь холодными пальцами. И было очень приятно лежать, крепко прижавшись к спящему мужу и под его защитой слушать ветер. И слышать, как стучит рядом размеренно большое сердце. И чувствовать маленькие нежные пятки сына на своем боку, тихие до тех пор, пока их хозяин, оголодавши, не начинал возиться, ища во сне еду и питье.
Тогда горячее молоко щедро лилось от мамы к сыну. И ветрам приходилось затихать.
Это было время, когда земля ждала снега.
Люди к пришлому наставнику ходили самые разные.
Женщин и мужчин было поровну.
Каждый самозабвенно тряс руками, как мог, и искренне вслушивался в себя (ни шиша при этом не слыша).
Единства не было, всяк махал крыльями, как душа желает.
К этому времени мое тело снова начало исторгать кровь каждую луну, словно просыпаясь от долгой спячки.
Почти два года оно молчало, молоко закрывало пути крови.
Это не мешало любить мужа.
Двое знают, как дарить радость друг другу.
К чему всегда сложно привыкнуть, так это к еде соседа.
Иные блюда кажутся вкусными, а иные, хоть умри, в рот не лезут. Я не пробовала жареный ячмень, что почитает вместо хлеба ячий народ. Может быть, я даже смогла бы его есть. Во всяком случае, надежда остается.
Но вот излюбленное лакомство степных всадников, чьи земли лежат перед горами ячьих пастухов, есть я не смогла. Хотя это была разновидность творога, к которому я привыкла. Как рассказала моя подруга, чей род пришел в Зимний Город из степей, лакомство делают, вываривая кислое молоко в котле на костре. Когда молоко уварится, соскребают молочный осадок со стенок и днища котла и катают из него шарики ребятишкам на радость.
Пригоршня этих шариков окружными путями попала и в мои руки.
Вкус степного лакомства был неплохой, кисло-сладкий, творожный. Но вот запах…
Подруга не могла понять, в чем дело: для неё шарики пахли детством, степью и небом.
Для меня они благоухали молоком с навозом. Навоза было больше.
Пересилить себя и съесть второй шарик лакомства в тот раз я не смогла. Никакие уговоры не подействовали.
Быть ведьмой — это значит быть ведьмой.
Просто все немного по-другому, не как у обычных людей.
Ты сможешь пройти там, где большинство не сможет, и нежданно-негаданно сломаешься на мелочи, которую люди и не заметят.
Где сила, где слабость — кто разберет?
В ведьме мало изначального страха перед новым, незнакомым, а любопытства много. Частенько это заводит ее дальше, чем бы следовало. Но это такая натура.
Она знает, что все боги ее любят.
Потому что ее любят родители. И она их любит.
В этом самые глубокие корни ее силы.
Ветер пахнет по-разному.
Иногда он несет тепло и спокойствие, иногда угрозу. Но зимою чаще всего ледяное равнодушие веет над нашей Горой, и нет ему границ, и нет пределов…
Этот ветер врет. Он не равнодушен. Он крадет тепло, стоит лишь зазеваться. У пешего и у конного, у всякого, кто высунет нос за порог.
Стены черного шатра спасают дом от холода. Стены и очаг.
Телу же требуются зимние одежды. Лучше шерстяных тканей еще не придумали, даже влажная шерсть греет. Если она правильно обработана, нет зимней ткани мягче, легче и гибче шерстяной, сотканной из пуха горных коз. С путником в таких одеждах и ледяной ветер не связывается.
Но самая теплая ткань не спасет, если потух очаг внутри.
Люди, делающие общее дело, вольно или невольно сближаются.
Это знает каждый.
Когда мы привыкли друг к другу и были довольны, что нам хорошо машется руками словно крыльями, всем вместе, пришлый наставник увидел, что мы улыбаемся ему, и начал говорить.
Облаченный в черные одежды, он встал перед нами, сидящими на полу, и сказал, что жизнь — это страдание. Что каждый прожитый день ведет к смерти. Что все бесполезно и все несчастны.