Петлявшая по лесу тропинка в этом месте заканчивалась. Если рискнёшь, сделаешь ещё хоть один шаг, можешь не удержаться на краю крутого обрыва, сорвёшься, полетишь вниз к Москве-реке, костей не соберёшь…
Вот только зачем куда-то идти, если ты уже пришёл, если открывается перед тобой простор необозримый, и весь он до самого горизонта заполнен одним только городом, имя которому Москва.
— Папка, как здесь здорово!
Жехорский посмотрел на счастливое лицо дочери, и уголки губ невольно раздвинулись в доброй улыбке. Им редко доводилось куда-то выбираться вдвоём. Этим летом так почти и не виделись. Сначала Анна-Мария гостила в Петрограде, потом подоспела путёвка в «Артек». Её отец, Секретарь Госсовета, в год Президентских выборов об отпуске вообще не помышлял. Но на этот день Жехорский заранее запланировал после обеда свободное время, которое без остатка и сожаления посвятил дочери.
Анна-Мария забрала из рук отца тяжёлый морской бинокль и стала рассматривать город в многократном увеличении.
«Когда же она успела вырасти? — думал Жехорский. — Вот и пионерский галстук сносила. Теперь носит на груди – Господи, у неё уже наметилась грудь! — «молодогвардейский» значок («Молодая гвардия» – молодёжная организация партии эсеров). Позади Средняя школа. Завтра первый день учёбы в Старшей школе. Инженером быть не захотела, выбрала гуманитарное направление. Ну и правильно!»
— Папка, а я нашу новую квартиру разглядела! — похвасталась Машаня.
— Молодец! — похвалили Жехорский, хотя прекрасно понимал: привирает. Нет, саму стройку в начале Кутузовского проспекта отсюда рассмотреть, да ещё в бинокль, конечно можно, но чтобы квартиру…
— Папка… — голос Анны-Марии чуть заметно дрогнул. — А мама любила здесь бывать?
Жехорский привлёк дочь, и та сразу к нему прильнула.
— Честно говоря, не знаю. — Жехорский невольно кинул взгляд на золотые купола Новодевичьего монастыря. — Боюсь, что она вообще про это место не знала. Мы ведь, когда её не стало, в Петрограде жили.
Какое-то время они стояли молча, любуясь открывающимся видом. Потом Машаня спросила:
— Папка, ты не знаешь, зачем по лесу геодезисты шастают?
— Если ты имеешь в виду тех, что попались нам по дороге сюда – знаю, — улыбнулся Жехорский. — Они площадку под строительство университета намечают.
— В Москве собираются строить ещё один университет? — удивилась Машаня.
— Нет, мы просто собираемся вынести существующий университет за пределы Садового кольца, — пояснил Жехорский. — Это место – одно из трёх возможных, куда он может быть перенесён.
— Хорошо бы – сюда, — мечтательно произнесла Машаня. — Я бы здесь училась…
— А вот это точно нет, — огорчил дочь Жехорский. — Строительство начнётся не скоро, и к тому времени, когда оно завершится, ты уже закончишь учёбу в университете.
— Жаль, — вздохнула Машаня. Потом как-то странно посмотрела на отца. — Можно, я у тебя спрошу?
— Спрашивай, — разрешил Жехорский.
— Правда, что ты пишешь все указы, а Вавилов их только подписывает?
— Откуда ты извлекла подобную глупость? — удивился Жехорский.
— Из Жанки Каганович! — рассмеялась Машаня. — Она меня ещё «кардинальшей» дразнит. Сказать, почему?
— Не надо, — отказался Жехорский.
О том, что заместитель председателя Государственного Транспортного Комитета СССР (ГТК) коммунист Лазарь Каганович в числе прочих недоброжелателей за глаза называет его «серым кардиналом» при Президенте СССР, ему было известно.
— Права твоя Жанка только в одном. — Жехорский взглянул на дочь. — Составлением текста указов занимается не один Президент. Для этого у него есть большая группа помощников, и я среди них. Но подписывает указы Николай Иванович сам, никто в это время у него за спиной не стоит, и уж тем более рукой его не водит. Усекла?
— Усекла! — кивнула Машаня.
— И давай-ка ты Жанку поменьше слушай, — посоветовал Жехорский.
— Так я и не хочу слушать, — вздохнула Машаня, — да приходится: она ведь за соседней партой сидит. Папка, ответь, почему её отец на тебя так сердит, вы ведь одно дело делаете?
— А с чего ты взяла, что он сердит на меня? — удивился Жехорский. — Нет, дочь, это он на себя сердит. Не понимает в полной мере Лазарь Моисеевич того дела, которое делает, а впотьмах-то работать кому уютно? Вот и сердится. А поскольку признавать этого не хочет, то и ищет виноватых вокруг себя. Не было бы меня, нашёл бы кого другого.