— Что, Михаил Дмитриевич, — весело спросил он, после того, как они поздоровались, — не по зубам орешек?
— Скорее, не по уму, Глеб Васильевич, — вздохнул Бонч-Бруевич. — Никак не возьму в толк: война это, или как?
Текст, внёсший сумятицу в ум бравого генерала, гласил: «Несмотря на все усилия, предпринятые СФРР и рядом других государств, членов Лиги Наций, разрешить так называемый «Польский вопрос» путём дипломатических переговоров не удалось. В ночь с 8 на 9 октября 1920 года польские войска вторглись на территорию Западной Пруссии (ныне подмандатной территории СФРР) и в настоящее время продвигаются по обоим берегам Вислы в направлении Данцига. В связи со сложившейся обстановкой Советское правительство приняло решении о введении военного положения в некоторых западных областях (перечень прилагается), где с нынешнего дня объявляется частичная мобилизация, а также на Балтийском флоте. Для восстановления утраченного по вине польской стороны статуса-кво войскам ныне образованного Западного фронта под командованием генерал-лейтенанта Егорова отдан приказ: при поддержке Балтийского флота провести на территории Польши ограниченную военную операцию по принуждению к миру. В целях недопущения потерь среди мирного польского населения, войскам Западного фронта предложено воздержаться от применения осадной артиллерии и авиации при ведении боевых действий в непосредственной близости от городов и других крупных населённых пунктов, при условии, что польская сторона также будет придерживаться этих правил».
— Дорогой Михаил Дмитриевич! — дружески произнёс Абрамов. — Не мне вам говорить, что войны бывают разные. А новые времена требуют и новых подходов к ведению боевых действий. Ограниченная военная операция отличается от полномасштабной войны, во-первых, сроками: на всё про всё не больше месяца; во-вторых, тем, что в ней мы не стремимся завладеть ни пядью чужой земли даже на время, то есть на временно занятых нашими войсками территориях не будет вводиться даже оккупационный режим – власть, если это, конечно, мирная власть, какой была, такой и останется, а контакт военных с населением будет предельно ограничен. Для этого мы и направили в войска специально подготовленные отряды милиции. Контакт с населением – их задача. Они же совместно с воинскими патрулями будут пресекать любые поползновения со стороны наших солдат к мародёрству, насилию и прочей уголовщине. А в будущем в армии появится специальная военная милиция. Да вы же соответствующие директивы сами подписывали!
— Подписывал, — согласился Бонч-Бруевич, — не сильно, честно говоря, вникая в их смысл. Мне было достаточно того, что под ними уже стояла ваша подпись.
— А вот это вы зря, — пожурил начальника Генерального штаба нарком обороны. — Вникли бы тогда, не было бы вопросов теперь.
— Разумеется, вы правы, — вздохнул Бонч-Бруевич. — Но сроки, сроки. Ведь едва успели подготовить военную часть операции.
— И справились с этой задачей отменно! — подтвердил Абрамов. Потом посмотрел на откровенно огорчённое лицо Бонч-Бруевича, и сказал вроде как примирительно: – Не огорчайтесь, Михаил Дмитриевич. Главное вы сделали, а политесам будем учиться на ходу.
Как и большинство военных, генерал-лейтенант Егоров «голубые мундиры» не жаловал, пусть они нынче и иного цвета, и обладатели их называется иначе, чем в прежние времена. Потому присутствие возле себя генерала НГБ терпел с трудом. Мало что сатрап, так ещё в одном с ним звании! Члену Военного совета Западного фронта генерал-лейтенанту Бокию сносить такое стало невтерпёж, и он вызвал командующего фронтом на откровенный разговор.
— Вот что, Александр Ильич, — сказал Бокий, глядя прямо в глаза Егорову. — Предлагаю поговорить не как генерал с генералом, а как коммунист с эсером.
— Давай попробуем, — с лёгкой усмешкой согласился Егоров.
— Тогда не скалься, товарищ, а слушай. Мне на твою спесь золотопогонную плевать с высокой берёзы, понял?! Меня сюда направили дело делать, и я его, будь спокоен, сделаю, а ты, будь добр, сделай своё!
— Так я ж разве против? — слегка смутился такого напора Егоров.
— А мне как раз показалось, что против! — продолжил наседать Бокий. Но увидев, что Егоров опять набычился, перешёл на другой тон.
— Да пойми ты, дурья башка, я твоему единоначалию не помеха. Как начнёшь наступать, так и вовсе меня не увидишь. Твой фронт – мой тыл, лады?
— Лады, — чуть поколебавшись, согласился Егоров. — Только ты в моих тылах не сильно-то гайки закручивай.